Айан уже вылез из своего спального мешка и, согнувшись, сидел на разворошенной куче багажа на своих санках. В руке он держал маленький пластмассовый компас, а на коленях лежала небольшая радиостанция.
— Пытаетесь узнать прогноз погоды? — спросил я его.
Он покачал головой, жестом призывая меня замолчать. Он просидел еще несколько минут так же, сосредоточенно склонив голову и корректируя настройки приемника, время от времени поднося компас к глазу и засекая направление.
— О’кей, — сказал он наконец и аккуратно вернул радиостанцию в футляр. — Слышно хуже, чем вчера вечером, так что, полагаю, они уже в пути. Поедим по дороге.
Этим утром мы стали на лыжи, и я был благодарен ему за то, что накануне он пару минут меня потренировал, так как он пошел довольно быстро.
— Скоро мы начнем их догонять. Айсберги их задержат. Лед там будет в плохом состоянии. Возможно, снегоход там не пройдет, если ему нужно пробираться именно туда.
Пользуясь их вероятной задержкой, он стремился как можно больше сократить расстояние между ними и нами.
— Если они зайдут за айсберг, я, возможно, потеряю их след.
Очевидно, он поставил в снегоходе радиомаячок, а маленькая станция служила радиопеленгатором.
Весь тот день сияло солнце, и айсберги, казалось, ближе не становились. Снег лип к лыжам, идти было тяжело. Мы попробовали снегоступы, но с ними было еще хуже, а при глубине снега почти в фут ходьба в одних ботинках была чрезвычайно изнурительной. Плоские сверху айсберги явно откололись от ледяного барьера и, судя по тому, что паковый лед вокруг них был слоистым и изломанным, опирались снизу на землю.
— Хотя и не должны, мы далеко от берега.
Я пробормотал, что ледовый барьер пока еще в поле зрения, и он, рассмеявшись, сказал:
— Это сползающая в море ледяная шапка
[148]. Если эти айсберги сидят на земле, то под ними что-то вроде подводных рифов или, может, верхушка вулкана.
Только по тому, что мы с течением времени могли рассмотреть все больше и больше подробностей на их поверхности, можно было понять, что мы медленно к ним приближаемся. Ледяное поле вокруг них было чрезвычайно изломанным, как будто море, разбивающее волны об их глыбы, внезапно замерзло.
Шло время, и в пути мы понемногу раздевались. Когда солнце достигло зенита, сияя прямо в лицо, стало довольно жарко. В такой день никак нельзя было обойтись без больших очков с темными стеклами и крема от солнечных ожогов. Себя я не видел, но Айан был похож на ненормального клоуна из какой-нибудь кинокомедии. Каждые два часа мы останавливались, чтобы передохнуть, и он уточнял направление по исходящим от радиомаячка сигналам. На этих же привалах мы подкреплялись на скорую руку, съедали по яблоку, а на ходу время от времени сосали леденцы.
После четвертой остановки мы наткнулись на следы снегохода, пересекающие направление нашего движения наискосок. Четко отпечатавшиеся и не заметенные, они явно были оставлены после ночной вьюги, и мы, таким образом, теперь отставали от них всего на несколько часов. К этому времени мы также подошли совсем близко к первому из айсбергов, настолько близко, что было видно вмороженные в его толщу отдельные камни и валуны, желтоватой линией опоясывающие его над поверхностью пакового льда. С восточной его стороны было маленькое озерцо. Посреди него высунулась голова тюленя, и мы поняли, что это полынья, прямо перед нами. Слепящий свет заставлял глаза ошибаться.
И на айсберге, и на льду вокруг него все оставалось неподвижным. Двойная колея обходила его с запада. Тут лед был сравнительно ровным, как будто айсберг послужил своего рода волнорезом. Хаос измятого расслаивающегося льда с восточной стороны, где ветер и течение вминали пак в отвесную стену айсберга, лишь подтверждал то, что под водой он опирался на дно.
— Вы говорили, что читали заметки Сандерби о корабле, его описание. — Айан говорил со мной через плечо. — Вы не помните, там было что-то про айсберги?
— По-моему, ничего, — ответил я. — По крайней мере, я не помню, чтобы он их упоминал. Он наблюдал что-то похожее на фигуру человека, стоящую за штурвалом, а все мачты были обломаны, остались одни пеньки. Но каких-либо описаний льда вокруг корабля я у него не припоминаю.
Достав бинокль, Айан стал осматривать ровную поверхность сидящей на мели массы льда с обращенной к берегу стороны.
— Как думаете, подобные айсберги могут послужить своего рода молами, защищающими корабль от дрейфующего пака?
— Да, это единственное объяснение. В этой части моря Уэдделла течение направлено на север, и если корабль захвачен паковым льдом, он был бы вынесен на берег и почти наверняка раздавлен. Возможно, эта группа айсбергов или следующая спасала его от уничтожения.
Он опустил бинокль.
— Ладно, это не имеет большого значения. Наш общий друг Ангел прилетал сюда на том самолете, который он испытывал, и корабль отыскал. Он знает, где он, и наше дело идти за ним следом.
Склонившись, он стал рыться в багаже на своих санках.
— Как думаете, его фамилия и вправду Коннор-Гомес?
Выудив серебристую флягу, он показал ее мне с улыбкой, какая бывает у фокусников, когда они успешно исполняют хитроумный трюк.
— Пожалуй, маленький глоток нам сейчас не помешает. — Отхлебнув, он обтер горлышко рукой и передал флягу мне. — Настоящий односолодовый скотч — Glenmorangie.
От виски внутри разлилось мягкое тепло.
— Ну так как насчет фамилии? Допустим, он ей не брат, а отпрыск той шлюхи, Розали Габриэлли, и ее сутенера или, может, какого-нибудь неизвестного хахаля на одну ночь.
Он улыбнулся.
— Интересная мысль, правда? Но, черт возьми, намного интереснее, — продолжил он, неожиданно подавшись вперед и ткнув в меня пальцем, — что этот чертов ублюдок намеревался делать с кораблем, полным тех бедолаг, «исчезнувших», из жутких бараков в старом лагере.
Поднеся флягу к губам, он сделал еще один большой глоток, после чего засунул ее на место среди прочей поклажи на санках.
— Ну ладно, пора в путь. Все узнаем в свое время, верно?
Однако он еще с минуту стоял неподвижно, глядя на айсберг с суровым, замкнутым выражением лица.
— Не забывайте, Эдуардо, брат Айрис, был среди них.
— Да, один из «исчезнувших». Или вы хотите сказать?..
После того как он утвердительно кивнул, я прибавил:
— В тех бараках, вы это имеете в виду? Я там его фамилии не видел.
— Нет, вы искали не то и не там, в отличие от меня. Я знал, что нужно было искать, — добавил он. — Многие заключенные пишут свои имена на стенах камер перед тем, как их уводят умирать. Видимо, они считают, что это единственная память, которая останется после них, а люди в своем тщеславии стремятся оставить что-нибудь потомкам.
