Я смущенно улыбнулась:
— Я помню. Нужно поскорее закончить охоту за золотом ацтеков, чтобы вовремя вернуться домой.
— Да, еще столько дел! Несколько дней назад твоя матушка пригласила целую толпу девушек, чтобы они изображали подружек невесты, и у меня от их визга голова пошла кругом! И мы с тобой так еще ничего и не решили насчет музыки. В последний вечер перед тем как ты меня бросила и столь неожиданно улетела в Италию, мы договорились пригласить на обед накануне свадьбы диджея. Ты выбрала мелодии восьмидесятых, а я — семидесятых годов.
— Я тебя вовсе не бросила, меня похитили!
— Как же, похитили! Оставь, Лола! Ты сама потащилась за этим Марко в аэропорт вместо того, чтобы позвать на помощь.
Я прижала ладони к пылающим от стыда щекам.
— Не так-то это было просто.
— Голову даю на отсечение, что Марко достаточно было помахать перед твоим носом этим письмецом, и ты сразу бросилась на него, как рыба на приманку!
— Ничего подобного… Хотя, если честно, так оно и было. Но погоди! Ты говорил про диджея. Я все равно настаиваю на музыке восьмидесятых годов. Или пусть будет Моцарт. А может, бразильская народная музыка. Еще мне нравится джаз тридцатых годов. И музыка эпохи Елизаветы.
— Ну уж нет! Ведь нам придется танцевать, а я понятия не имею о всяких старинных менуэтах и гавотах. Я предпочитаю семидесятые. Диско, Донна, Слай и «Фэмили Стоун».
— Ладно, договорились.
— Да, вот еще что! Помнишь, ты очень хотела, чтобы твоя сестра устроила для гостей охоту?
— Д-да.
— Так вот, она отказывается.
— Почему?
— Она считает это глупостью. Заявила, что достаточно развлекала свою семью, говорила что-то насчет того, как Томас заставлял ее ребенком искать в джунглях дорогу домой…
— Это правда. Однажды он оставил ее в джунглях одну, без запаса питьевой воды и еды, показал, где находится север, а сам ушел и вернулся только через неделю, сказав, что она вела себя молодцом. Он всегда подвергал ее серьезным испытаниям, говорил, что она обязана доказывать свою самостоятельность.
— Очень мило. Тогда понятно, почему она заявила, что она настоящая охотница, а не устроитель каких-то шоу.
— Ладно, обойдемся и без этого. Мне казалось, ей понравится эта идея. Понимаешь, я думала, что она развлечется, занимаясь охотой в окрестностях Лонг-Бич…
— Иоланда до сих пор так переживает смерть Томаса, что скорее завела бы всех подружек невесты на поле для гольфа, закопала бы их по шею в песок и оставила бы умирать от жажды.
— Надеюсь, со временем она справится со своим горем. — Я взяла дневник Софии. — Как София. Ведь она сумела начать новую жизнь…
Эрик рассмеялся:
— Ну конечно. Куда легче говорить об исторических персонажах, чем о живых родственниках с их проблемами.
— Ты угадал! Так что займемся этими персонажами, если не возражаешь.
— Не возражаю.
— Так вот, помолвка между Софией и Антонио длилась очень долго, потому что, когда София с ним обручилась, она его не любила.
— Да, да, но потом она изменила свое мнение о нем.
— Ну да. Когда Антонио возвратился из Мексики после экспедиции с Кортесом, он сильно изменился, казалось, что он перенес глубокую душевную травму, какое-то потрясение… Словом, он стал относиться к Софии более нежно и внимательно. Она же уступила настояниям своего отца и согласилась стать женой Антонио.
— Но родственники Софии ничего не выиграли от ее брака с Медичи, потому что вскоре Козимо I изгнал Антонио из дома.
— Правильно. Оставаться во Флоренции было опасно, поэтому они перебрались в Сиену. Это случилось в тридцатые годы XVI столетия, и они довольно спокойно прожили здесь пять лет в каком-то убежище, примыкающем к собору Дуомо.
Эрик возбужденно взмахнул руками:
— Убежище — вот где должна быть искомая Волчица! Хотя должен заявить, что без дополнительной порции пасты я и шагу не сделаю, чтобы снова осматривать эти проклятые музеи!
— Они жили в… Не знаю, где именно, только вскоре у них начались проблемы с жителями Сиены… Что там говорится? — Я перелистывала страницы «Личного дневника Софии», однако мельком заметила, что несколько парочек встали из-за стола, а одинокий посетитель, отвлекшись от своей рыбы, поднял голову, прислушиваясь к моим словам. — Вот, нашла. Это запись, сделанная в том году, когда они покинула Сиену, в их последнюю ночь… Им пришлось срочно оставить город…
«Декабрь 3, 1538 г.
Нас только что вынудила покинуть город толпа крестьян, преследующих оборотней и ведьм.
А признаться, я возлагала такие надежды на этот вечер!
Год назад Антонио подарил городскому совету Сиены два сундука с чистым золотом на восстановление пришедшего в упадок Дуомо, с тем условием, что они укроют в холодной крипте нас и наши книги от гонений со стороны рода Медичи. Но несмотря на отчаянную нехватку в золоте, необходимом для восстановления собора, городские ремесленники поначалу отказались воспользоваться этим сокровищем. Я боялась, что они прослышали о происшедшем в Америке, то есть о том, что Антонио прослыл оборотнем. Ведь только после того, как совет пригрозил выпороть этих мошенников, они смешали красноватое золото с испанской медью, а потом приступили к работе и вернули собору его былое величие.
К сожалению, мои страхи и их подозрения сегодня ночью полностью оправдались. За наш дар городу мы были вознаграждены не защитой, а беспримерной жестокостью, и главное, в тот момент, когда нам было труднее всего.
В эту ночь наступило полнолуние — самое опасное время для моего господина и вместе с тем — самое благоприятное для лечения его болезни. Хотя Антонио уверяет, что она порождена таинственными причинами, я считаю, что здесь дело в его прозвище, которое, кстати, отлично ему подходит. Черный Волк, или Лупо, — мрачный, угрюмый, подверженный меланхолии зверь. Я вообще согласна с философами, называющими страдания оборотня псовой тоской, превращающей людей в завывающих собак. Я также полагаю, что она может быть вылечена лишь приемом пациентом зелья, причем под полной луной — за момент до того, как начнется его великое превращение.
В надежде излечить его мы отправились в лес на окраине города. Мы захватили с собой фляжки с универсальным снадобьем, составленным из смеси золота с алхимическими элементами. Имелись у нас и средства противодействия от нападок врагов Волка. Первое — это росток вездесущего плода Любви, белладонны. Второе представляло собой одну из смертоносных свечей, смастеренных мною и Антонио в нашей лаборатории. Затем мы поспешили отправиться в лес, пока не начало сказываться влияние полнолуния.
Но не успели мы отойти от дома и на шестьдесят шагов, как я заметила, что его настроение становится столь же подавленным, сколь ярким было сияние луны.
