— Итак, «яблоки любви» — не что иное, как белладонна, использовавшаяся в качестве основного ингредиента «бальзама для полета», приготовлявшегося ведьмами в эпоху Ренессанса, — втолковывала мне Иоланда.
Я и Эрик сидели за маленьким столиком на кухне, а напротив нас восседала Иоланда, на этот раз без шляпы, в своем любимом алом пончо, с неизменными бусами из голубого нефрита, и потягивала маччиато.
— В Гватемале мне приходилось слышать о ведьмах, пользующихся этим растением, чтобы впасть в транс. Они смешивают его со свиным жиром и эту смесь втирают в кожу. От этого у них возникает сильное головокружение. Но кажется, ты теперь можешь лучше меня описать это состояние, не так ли?
— Положим, не только я, — пробормотал Эрик. Глаза его были еще красными от едкого дыма, лицо серым, и он по-прежнему носил свой помятый синий костюм. — Господи! Мне казалось, что у меня выросли огромные крылья и я летал, хлопая ими, как развеселившийся птеродактиль, пока не понял, что просто ничего не вижу и почти парализован. Окончательно же пришел в себя, когда услышал, как рядом задыхается Лола. Ну а потом появилась ты и вытащила меня из ванны Митраса.
— Единственная причина, по которой все не закончилось еще хуже, — это то, что я узрела поднимающийся над руинами дымок и побежала вниз… Когда я вошла в это подземелье, то увидела… мне показалось, что ты умерла! Зачем вы жгли эти цветы? Неужели вы ничего не поняли?
— Нет, — призналась я, обменявшись с Эриком смущенными взглядами.
— Мы думали, что в случае опасности всегда успеем выбраться оттуда, — пояснил он.
Иоланда укоризненно покачала головой:
— Для такого поведения есть свои названия, но все они звучат довольно неприлично.
— Да я понимаю! — с подавленным видом произнес Эрик. — Не обязательно объяснять мне, что я был круглым дураком, идиотом. Еще немного, и я превратился бы…
— Во всем виновата я одна, — вмешалась я. — Это я все придумала.
— …в настоящего пещерного дикаря…
— Эрик!
Я опустила чашку на стол. Я все никак не могла придумать, как заговорить о том, что не давало мне покоя, поэтому спросила прямо:
— Эрик, когда мы были там… ну, в подземелье… ты не заметил ничего особенного?
— А что я должен был заметить?
— Ну может, что-нибудь почувствовал… Или даже…
— Ты имеешь в виду, помимо бреда и тревоги о тебе? Нет. — Губы у него задрожали, видно было, что он еще не совсем оправился от новых переживаний.
Я сжала его руку.
— Милый, все хорошо. Все уже позади.
Только теперь я поняла, что в руинах Митраса одну меня посетило то мистическое видение любви.
Иоланда довольно потянулась.
— Вот видите, старина Гомара, я же говорила, что она скоро выздоровеет. Посмотрите на нее — порозовела, как персик! А вам обязательно нужно подкрепиться. Вы почти два дня ничего не ели.
— У меня не было аппетита, я был слишком расстроен.
— Ничего страшного, это просто действие морфина, которым я вас напичкала. Вы наверняка проголодались, у вас урчит в желудке. В холодильнике есть пицца.
— Гм-м… Может, мне действительно перекусить? Я сейчас вернусь.
Как только Эрик исчез, Иоланда снова затянула свои волосы в хвост и посмотрела на меня раскосыми глазами.
— Вот таким он был все время, пока ты лежала без сознания. Ну и намучилась же я с ним! Мне приходилось все время успокаивать его и пичкать допингами, но ничего не действовало, пока я не догадалась отвлечь его разговорами о том, что вы искали: о ключе, о медальоне…
— А ты уже видела наши находки? С выгравированными буквами?
— Еще бы! И признаюсь, меня это страшно заинтересовало! Отчасти для того, чтобы отвлечь бедного Эрика, я попросила его записать все, что ему известно о загадке, — про невидимый город, про Антонио-оборотня, его жену Софию и Козимо. Занимаясь этим, он наткнулся на некую подсказку, пропущенную тобой. Ведь он говорил что-то про третий намек на ключ, содержащийся в письме Антонио.
— Какой еще намек?
— Не знаю, Лола! — вздохнула она. — У меня тоже есть о чем подумать! О твоем кашле и твоем бедном женишке, свалившем на кухню, о вашем нервном потрясении, да еще об этой истории с Марко Морено, о которой все только и говорят.
— Он и заманил меня в Италию…
Иоланда откинулась на спинку стула.
— Ах, черт! Значит, это правда! Эта змея Марко Морено пришел навестить мою младшую сестренку!
— Марко — змея?
— Ну да, это его прозвище. Этот парень весь в своего отца-полковника, и я сама не один раз имела несчастье столкнуться с ним. Да во время войны он был настоящим серийным убийцей! В нем нет ничего человеческого.
— А что он натворил?
— Ну ладно, поскольку ты уже пришла в себя, могу и рассказать. У меня теплится надежда на то, что после нервного срыва, случившегося с ним в Париже, он останется под наблюдением. И это неудивительно. Он всегда отличался невоздержанностью и вел себя как грубое животное. Друзей не заводил, целыми днями сидел за книгами — в свободное время от карательных экспедиций по очищению родины «от всякого сброда». Но, судя по его теперешним приятелям, он нисколько не изменился. Эрик рассказал мне, что один из его сообщников, какой-то чех или босниец, погиб, остался лишь итальянец. И будто бы этот итальянец только и думает о том, как бы ему добраться до Эрика и прикончить его.
— Да, так оно и есть.
— Жалко, а я надеялась, что он просто бредит под влиянием морфина.
— Нет.
— Не очень приятная новость. Так какого черта Марко торчит в Италии? Почему таскается за тобой?
— Из-за золота, и еще он мечтает о кровной мести…
— Это я уже слышала. Я хотела узнать, он что, действительно знает, где умер папа?
— Нет, не знает.
— Ты уверена?
Я промолчала, и не только потому, что опасалась ее реакции. Очевидно, драматические события в пещере Софии сильно отразились на моем душевном состоянии, потому что неожиданно для себя я бросилась к сестре в объятия.
— Иоланда, если бы ты знала, как я тебя люблю! И я так рада, что ты приехала и уже рядом со мной!
— Прекрати! Ты стала слишком сентиментальной, — проворчала она, но я заметила у нее в глазах слезы, когда она грубовато потрепала меня по голове. — Я солгала тебе. Ты выглядишь ужасно. Ты похожа на Джека Николсона, малышка.
— Ничего подобного, я прекрасно себя чувствую, как будто меня только что крестили.
— Что?!
— Ничего. Вообще-то мне нужно кое-что тебе сказать. Марко говорил неправду об отце, потому… потому что я видела Томаса.
