Зрители стали разочарованно отворачиваться, и я крикнул им:
— Эй, не уходите. Я только начинаю.
Игра возобновилась с нашего края, с подачи Исты, направившего мяч мне, и я повел его по площадке ногами, иногда даже зажимая между ног. Парнишка, перекрывший мне путь в прошлый раз, снова бросился мне навстречу. Я уклонился от столкновения, проскочив мимо, развернулся и замахнулся ногой, словно собираясь ударить по мячу. Но вместо этого ударил ему под колено, так что он грохнулся на площадку.
Однако мячом при этом завладел вожак наших соперников. Он попытался перекинуть его своему остававшемуся в игре товарищу, но я стремительным броском вклинился между ними и, ударив по мячу, направил его заправиле в физиономию. Мяч отскочил, снова попал ко мне, и я провел его за оборонительную линию соперников.
Улыбнувшись людям, остановившимся посмотреть игру, я бросил взгляд на вожака горожан. Из его разбитого носа текла кровь, и смотрел он на меня злобно.
Теперь мяч в игру ввели наши противники, но я быстро перехватил его у них, провел к кольцу и легко туда забросил.
При виде физиономий городских игроков мы с Истой покатились со смеху.
— У меня есть оллин! — воскликнул я, ударив себя в грудь. — Это дар самого Ксолотля!
Я никогда не задумывался, прежде чем ударить по мячу. Движения не планировались, они просто происходили. Но это не значит, что мое тело ничем не управлялось: через мое сознание его контролировал сам Ксолотль, бог движения. Я двигался туда, куда направлял меня его олим.
Стоило мне прикоснуться к мячу, и я ощущал его частью себя, еще одним органом моего тела. Я никогда не боялся потерпеть поражение. Счет не оказывал на характер моей игры никакого влияния. Мое тело и разум действовали вместе, как нечто единое. Движение просто происходило.
Я пытался объяснить Исте и другим деревенским ребятам-игрокам, что если он перестанут задумываться о том, как лучше ударить по мячу, их удары будет направлять сам Ксолотль, но, похоже, никто из них не мог соединяться в движении с богом, как я.
Я легко выиграл третье очко и поклонился захлопавшим в ладоши зрителям. Иста потел и запыхался, как, впрочем, и все трое молодых горожан, но я чувствовал лишь теплое свечение, словно где-то внутри меня тихо горел яркий огонек.
Средних лет мужчина, наблюдавший за моей игрой вместе с молодой женщиной и старым носильщиком, подошел ко мне и спросил:
— Как тебя зовут?
— Та-Хин.
Меня этот вопрос удивил. Он выглядел состоятельным купцом, а может быть, даже кем-то из мелкой знати. Он воззрился на меня с интересом, а потом неожиданно задал второй вопрос:
— А как зовут твоего отца?
— Мой отец умер. Я из Народа Каучука.
— А как его звали?
— Не знаю. Мои родители умерли от лихорадки, а меня подобрали у дороги. А почему ты спрашиваешь?
Я расхрабрился настолько, что не побоялся говорить таким тоном, хоть и видел, что этот мужчина не мне чета.
— Ты мне кое-кого напоминаешь.
Его спутники подступили поближе, и он, указав на меня, сказал:
— Обратите внимание на этого юношу. Его зовут Та-Хин, он из Народа Каучука. Запомните это имя. Когда-нибудь, едва речь зайдет об игре, его будет повторять весь Сей Мир.
Мужчина снова внимательно присмотрелся ко мне.
— Если на то будет воля богов, Та-Хин, мы увидимся снова.
Я стоял столбом, не зная, что на это и сказать.
Он слегка поклонился мне, повернулся и быстро зашагал прочь. Его спутники последовали за ним, но молодая женщина помедлила и оглянулась на меня. То была не просто привлекательная молодая женщина, среди прочих женщин ее выделял мышечный тонус. Двигалась она с большей уверенностью и даже властностью, нежели любая другая женщина, какую я видел.
Я вытаращился на нее в восхищении, как может таращиться деревенский парнишка, потрясенный ее женственностью, и мое тело немедленно отреагировало на ее привлекательность. Она и ее спутники затерялись в ищущей развлечений толпе, я же некоторое время стоял, не в силах даже дышать. Мне не послышалось — он и вправду сказал, что мое имя будет повторять весь Сей Мир, как имя несравненного игрока в мяч? Айо! Но кто же этот человек, удостоивший меня столь неслыханной похвалы?
Тепло, ощущавшееся мною во время игры, вернулось и даже умножилось из-за полученной похвалы. Потом я услышал позади быстро приближающийся топот, попытался пригнуться, но слишком поздно. Юнец из знатной семьи замахнулся деревянным поясом — «хомутом», целя мне в голову, и вскользь задел мой висок. Я покачнулся, упал, но тут же вскочил на ноги. Иста уже дрался с двумя другими игроками. Я бросился ему на помощь, и они пустились наутек.
— Они напали на меня внезапно, — проворчал Иста, потирая ушибленный затылок.
Я огляделся — и меня охватила паника.
— Наш мяч у них!
Иста побагровел. Меня пробрало холодом. Молодых горожан и след простыл. Они сбежали с обоими мячами — и своим, и нашим.
— И где нам теперь их искать? — вскричал Иста, вертясь на месте. Он понятия не имел, куда идти, да и я тоже. Наши противники пропали. Радость победы испарилась бесследно. Мы были обречены.
— И что нам теперь делать? — спросил Иста.
Как всегда в трудные моменты, когда нужно было принимать решение, он смотрел на меня. Меня самого мутило, хотелось кричать от страха, однако я предпочел сделать вид, будто ничуть не обеспокоен.
— Они пошли на праздник. Там мы их и найдем.
Найти, конечно, шанс, хоть и небольшой, был, но что дальше? Если мы набросимся на них, то запросто можем оказаться в очереди к жертвенному алтарю. Что я наделал? Ощущение было такое, будто сам отлупил себя дубиной. Во что я втравил и себя, и Исту?
Мы влились в толпу, которая подхватила и понесла нас к центру города, где в честь правителя устраивались самые популярные в Сем Мире зрелища: человеческие жертвоприношения с вырыванием сердец и действо на игровой площадке.
Меня уже больше не радовала возможность увидеть игру в мяч и другие удивительные зрелища. Иста тащился за мной молча, ни словом не обвиняя меня в случившемся. А ведь это я был во всем виноват. Да, я был прав, утверждая, что могу одолеть этих городских хлыщей в олли. Но оказался слишком наивен и глуп, и здешние мошенники облапошили меня с еще большей легкостью, чем я их обыграл.
Тетушка Оме и дядя Тагат заняли места за оградой, напротив помоста, на котором восседал правитель в окружении высшей знати. Зная свою тетю, я не сомневался в том, что она бесцеремонно протолкалась на самые лучшие места, куда только допускалось простонародье. Мой дядя имел крепкую спину, но был далеко не так решителен и напорист, как его сестра.
Одного взгляда на наши лица ей хватило, чтобы понять: что-то у нас неладно.
