Строение, которое Каден назвала «Стратосфера», возносилось выше остальных.
— В нем больше тысячи футов, — сказала она. — Это высочайшее здание к западу от Миссисипи. Лифты не работают, а лестницы легко защищать. По этой причине Коджи его и выбрал. Лас-Вегас для нас превосходное место. Зональное управление безопасности сюда не суется, поскольку здесь нет ничего, что могло бы их заинтересовать.
53
Коджи Ода стоял у окна высившегося над бульваром Стрип небоскреба «Стратосфера». Более ста этажей в высоту, с надстройкой на крыше, напоминавшей летающую тарелку, здание походило на «Космическую иглу» в Сиэтле. В свое время башня славилась тремя захватывающими, не имеющими себе равных высотными аттракционами, приводившими в восторг туристов, особенно детей, никогда в жизни не испытывавших такого страха и восторга. Потом все изменилось. Еще до того, как было отключено электричество и в башне обосновались «лягушки», тогдашний заправила заправил нашел аттракционам новое применение — неугодных ему людей отправляли, например, покружить на выносной карусели, но не фиксируя, без страховки…
Коджи следил за приближением команды, посланной им за таинственным человеком, которого он распорядился доставить к нему, похитив у агентов Управления безопасности в Сан-Франциско. Сейчас его люди медленно продвигались по Южному бульвару.
Все здания на Стрип выглядели запущенными и обветшалыми. Вегас, некогда ярчайший город на планете, сверкавший и переливавшийся неоновый колосс. Ныне от огней нет и следа, а в окнах трех первых этажей по всему бульвару не осталось ни одного целого стекла.
Коджи не считал, что нынешние правители казино Лас-Вегаса так уж сильно отличаются от владельцев замков средневековой Европы и значительной части Азии, заправлявших там на протяжении пары тысячелетий. Если вдуматься, современная цивилизация недалеко ушла от языческих — таких, например, как Древний Рим.
Пока не разразился кризис, насилие, индивидуальное и коллективное, составлявшее основное содержание кино, телепередач и электронных игр, развлекало людей точно так же, как римскую толпу развлекало кровопролитие на арене. А уж за то, чтобы полюбоваться схватками вживую — вроде боев без правил, где считалось, а порой и случалось, что участники калечат друг друга, — уйма желающих платила немалые деньги.
Кровожадность современников была Коджи понятна. Насилие не было для них внове; оно сопровождало человечество на протяжении всей его истории, и в античности, и в Средние века, в эпоху Возрождения, не говоря уж о великих войнах двадцатого столетия… хотя как объяснить возбуждение, восторг, крики, рев, аплодисменты людей, наблюдающих за тем, как бойцы только притворяются, будто наносят друг другу травмы?
Умение Коджи добывать воду, чтобы выращивать урожаи в теплицах, высоко над Стрипом, было его козырем в игре на выживание, что вели здешние заправилы. «Лягушки» производили больше продукции, чем потребляли сами, а излишки провизии обеспечивали им защиту со стороны вождей, нуждавшихся в продуктах, чтобы содержать как можно больше бойцов.
Коджи превратил «Стратосферу» в настоящий дождевой лес, затащив наверх огромное количество грунта, используя солнечную энергию, огромные удерживающие тепло стеклянные панели и свою технологию добычи воды для получения высоких урожаев с повышенным содержанием белка.
Конечно, каждый диктатор в Банановой республике хотел бы захватить небесные сады… Но, с одной стороны, башню было легко оборонять, а с другой, воинственные вожди понимали, что не обладают познаниями, необходимыми, чтобы управляться с такой системой. Вдобавок Коджи имел репутацию колдуна, своего рода Мерлина, и окружавшая его тайна заставляла относиться к нему со страхом и уважением.
По сути дела, он был скорее изобретателем, чем ученым-теоретиком, скорее Эдисоном, чародеем из Менло-парка
[52], чем Эйнштейном. Он изучал и освоил биохимию, биологию, ботанику, гидрологию и считался признанным специалистом по биосфере, но не имел ученой степени ни по одной из этих дисциплин. Детальное теоретизирование его утомляло: наука для него была живым делом, способом воплотить фантазии в жизнь, заставив их работать.
Ему было пятьдесят три; он родился в Наниве, префектура Осака, в Японии. Но главное, он появился на свет с клеймом буракумина. Как и в Индии, в Японии издревле существовала кастовая система, привязывающая людей к определенной профессии. Для этнически однородной Японии расовая дискриминация характерна не была, зато здесь существовала дискриминация по роду занятий, причем не только самого человека, но и его предков. Особо презираемыми считались занятия, требовавшие соприкосновения с мертвой плотью людей или животных — к низшим кастам относились гробовщики, мясники, кожевенники, могильщики и им подобные. Его отец, инженер санитарного департамента, был специалистом по очистке воды, однако его не продвигали по службе и не повышали ему жалованье из-за того, что его отец, как и его предки, которые были мясниками, считался ритуально «нечистым».
Отец Коджи в качестве хобби мастерил барабаны, но сам на них не играл. Коджи вырос с сознанием того, что отказ отца играть на барабанах, являющихся элементом традиционной японской культуры, был для него формой внутреннего протеста. Когда Коджи было десять лет, учитель сказал его отцу, что буракумин в силу своего происхождения имеет в семь раз меньшую ценность, чем любой другой.
Коджи с детства отличался разносторонней одаренностью, но понимал, что одна из причин его нежелания сосредоточиться на чем-нибудь одном заключалось в опасении, как бы на этом пути ему не помешали искусственные препоны. Разумеется, кастовая дискриминация была незаконной, но правовые нормы не могли очистить сознание людей от предрассудков и предубеждений. Оскорбительные слова «ита», что значит «грязный», и «хинин» — «недочеловек» — часто звучали в адрес Коджи после того, как он покинул гетто буракуминов и поступил в престижную школу в «чистом» районе.
Уже в колледже он влюбился в девушку, не принадлежавшую к буракуминам, что было весьма неосмотрительно, ибо в то время семьи нередко нанимали детективов, чтобы выяснить все о происхождении желающих с ними породниться. Закончилось все плачевно: родители девушки отказались выдавать ее за «нечистого», и она от стыда и горя покончила с собой.
Чтобы найти свое место в мироздании, Коджи занялся изучением синто
[53] и буддизма и пришел к пониманию бессмысленности предубеждений против буракуминов. Со своим происхождением Коджи совладать сумел, но больше уже так никого и не полюбил.
