Наконец Келли легла на надувной матрац, а Сепо — на мягкую землю рядом с ней, но оба уснули не сразу. Келли знала, что старик не спит, и терпеливо ждала. Когда наконец темнота накрыла его печаль, Сепо прошептал:
— Ты не спишь, Кара-Ки?
— Я слушаю, дедушка, — прошептала она в ответ, и он вздохнул. Это был звук, совершенно не похожий на его обычное хихиканье.
— Кара-Ки, Мать и Отец сердятся. Я никогда не видел их такими сердитыми, — сказал Сепо. Келли знала, что он имеет в виду двойное божество бамбути, бога живого леса, одновременно мужчину и женщину.
Какое-то время Келли молчала в знак уважения к важности такого заявления.
— Это серьезное дело, — сказала она наконец. — Что их рассердило?
— Они ранены, — тихо ответил Сепо. — Реки покраснели от их крови.
Поразительное заявление. Келли снова помолчала, пытаясь представить себе, что имеет в виду Сепо. «Как реки могут покраснеть от крови леса?» — гадала она. И наконец вынуждена была спросить:
— Я не понимаю, дедушка. О чем ты говоришь?
— У меня не хватает слов, чтобы описать это, — прошептал Сепо. — Принесли ужасную жертву, Матери и Отцу больно. Может быть, придет Молимо.
Келли всего раз была в лагере бамбути во время прихода Молимо. Женщин отделили, и во время появления Молимо Келли оставалась в хижинах вместе с Памбой и другими женщинами, но она слышала его голос — Молимо ревел, как дикий буйвол, и топал, как разгневанный слон, когда в ночи несся по лесу.
Утром Келли спросила Сепо:
— Кто такой Молимо?
— Молимо это Молимо, — загадочно ответил тот. — Лесная тварь. Это голос Матери и Отца.
И вот теперь Сепо полагает, что Молимо снова придет… Келли вздрогнула от легкого страха перед сверхъестественным. На этот раз я не останусь в хижине с женщинами, пообещала она себе. На этот раз я больше узнаю о сказочном существе. Но она на время выбросила из головы Молимо, сосредоточившись на жертве, принесенной где-то в глубинах леса.
— Сепо, — прошептала она, — если нельзя рассказать об этом ужасе, может, покажешь? Отведешь меня к рекам, в которых течет кровь богов?
Сепо пошевелился в темноте, прокашлялся и сплюнул на угли костра. Потом сказал:
— Хорошо, Кара-Ки. Я покажу. Утром, перед тем как прийти в Гондолу, мы сойдем с пути и я покажу тебе кровавую реку.
* * *
Утром у Сепо опять было отличное настроение, словно ночного разговора не было.
Келли передала ему подарок, который привезла специально для него, — швейцарский армейский нож. Сепо заворожило огромное количество инструментов, лезвий и орудий, скрытых в красной пластиковой рукоятке, и очень скоро он порезался. Расхохотался, пососал палец и показал его Келли в доказательство удивительной остроты лезвия.
Келли знала, что, скорее всего, не пройдет и недели, как он потеряет нож или, повинуясь порыву, отдаст его кому-нибудь из племени, как поступал со всеми другими ее подарками. Но сейчас счастье его было детским и абсолютным.
— А теперь покажи мне кровавую реку, — напомнила она, поправляя наголовную петлю рюкзака, и на мгновение в глазах Сепо снова показалась печаль. Потом он улыбнулся и подпрыгнул.
— Пошли, Кара-Ки. Посмотрим, умеешь ли ты еще ходить по лесу, как настоящий человек.
Вскоре они свернули с широкой тропы, и Сепо быстро повел Келли тайными неприметными тропками. Он танцевал перед ней, как призрак, а листва смыкалась за ними, не оставляя ни следа того, что они здесь прошли.
Там, где Сепо проходил под ветвями свободно, Келли приходилось нагибаться, и иногда она теряла его из виду.
«Неудивительно, что древние египтяне верили, будто бамбути умеют становиться невидимыми», — подумала Келли, отчаянно стараясь не отстать.
Если бы Сепо шел молча, она могла бы потерять его, но, как все пигмеи, на ходу он смеялся, пел и болтал с ней и с лесом. Его голос впереди направлял ее и предупреждал опасных лесных тварей о его приближении, так что обходилось без неприятных встреч.
Келли знала, что Сепо идет быстро, желая испытать ее и посмеяться над ней, но она решила ни за что не отставать. Она отвечала ему, иногда присоединялась к его хвалебным песням, и, когда он много часов спустя остановился на берегу реки, всего через несколько секунд догнала его.
Он улыбнулся ей так, что глаза совсем исчезли в бесчисленных морщинах, и нехотя одобрительно покачал головой, но Келли его одобрение не интересовало. Она смотрела на реку.
Это был один из притоков реки Убомо, чей исток находился высоко в Лунных горах, у подножия одного из ледников на высоте более пятнадцати тысяч футов — там, где вечно лежит снег.
Питаемая могучими дождями, которые выпадают на этом самом влажном в мире горном хребте, река спускается через озера и водопады, пробирается через безлесные болота, заросли кустарника и леса гигантских доисторических папоротников, а после вторгается в густые бамбуковые заросли, где живут гориллы и антилопы бонго со спиралевидными рогами. Оттуда по неровным скалистым предгорьям она спускается еще на три тысячи футов и тогда достигает истинного дождевого тропического леса с его ярусами листвы исполинских деревьев.
Бамбути называют эту реку Тетва, по серебристой зубатке, которая в изобилии водится в ее чистых водах и косяками ходит у песчаных отмелей. Женщины бамбути сбрасывают даже набедренные повязки, заходя в воды Тетвы на ловлю колючей зубатки. Вооруженные плетеными корзинами, они окружают косяк и с плеском и криком выхватывают из блестящей воды серебристую рыбу.
Но это было до того, как река стала кровавой. Теперь же Келли смотрела на нее в ужасе.
Река в пятьдесят ярдов шириной, по самым ее берегам растет лес, его ветви почти встречаются на середине. А на стрежне отражается неправильная полоска неба.
Но теперь от берега до берега вода в реке красная; не ярко-красная, как кровь из сердца, а более темная, коричневатая. Грязная вода кажется почти вязкой. Она перестала искриться, стала тяжелой и тусклой, текла тяжело и медленно, как отработанное машинное масло.
Песчаные отмели тоже покраснели и покрылись толстым слоем густого красного ила.
На берегах лежало множество дохлой зубатки; рыбины лежали грудами, словно опавшая листва. Головы без глаз, в неподвижном воздухе под пологом листвы висит гнетущее зловоние разложившейся плоти.
— Откуда это, Сепо? — прошептала Келли, но бамбути только пожал плечами и принялся заворачивать в лист щепотку местного грубого табака. Пока Келли спускалась к воде, он достал из примитивной корзины из листьев, которую носил на ремне на шее, горящий уголек и закурил импровизированную сигару. Выпустил облако синего дыма и зажмурился от удовольствия.
Ступив на песчаную отмель, Келли почти по колено погрузилась в ил. Набрала его в горсть и растерла. Скользкий, как жир, мелкодисперсный, как гончарная глина, он окрасил пальцы багровым. Келли хотела смыть краску, но та держалась прочно, обагряя пальцы Келли, как кровь — пальцы убийцы. Она поднесла горсть ила к носу и понюхала. Никакого чуждого запаха.
