Келли, как всегда, остановилась на краю леса и посмотрела на горные вершины в ста милях от нее.
Обычно Лунные горы скрывает покров вечных облаков. Но этим утром, словно приветствуя ее возвращение, облака разошлись, и вершины в их сверкающем великолепии были отчетливо видны. Ледниковый массив горы Стэнли, зажатый между сдвигами Великой рифтовой долины, поднимается почти на семнадцать тысяч футов, ослепительно белый и щемяще прекрасный.
Келли неохотно отвернулась и оглядела поляну. Здесь ее дом и лаборатория — сооружение из бревен, обмазанное глиной вместо штукатурки, с тростниковой крышей. При небольшой помощи друзей она строила его три года.
Сад и огород на нижних склонах орошаются из ручьев и окружены забором, чтобы не допустить лесных обитателей. Никаких цветочных клумб. Огород кормит небольшую общину Гондолы.
Когда они вышли из леса, женщины, работавшие в огороде, заметили Келли и побежали к ней с криками и радостным смехом. Среди них было несколько бамбути, но в основном — женщины племени ухали в цветастых длинных платьях. Они окружили Келли и повели ее, словно почетный караул.
На шум из лаборатории вышел на широкую веранду мужчина — старик с серебряными волосами того же цвета, что и снега горы Стэнли в ста милях от него. Он был в белом костюме для сафари и сандалиях. Заслонив глаза, он посмотрел на Келли, узнал ее и улыбнулся.
Зубы у него все еще были белые и ровные, смуглое интеллигентное лицо.
— Келли. — Когда она поднялась на веранду, он протянул навстречу ей обе руки, и Келли побежала ему навстречу. — Келли, — повторил он, беря ее за руки. — Я начинал беспокоиться о тебе. Я ждал тебя несколько дней назад. Рад встрече.
— И я рада встрече с вами, господин президент.
— Пойдем, дитя мое. Я больше не президент. По крайней мере, так считает Ифрим Таффари. И когда это мы с тобой разговаривали так церемонно?
— Виктор, — исправилась она, — я так соскучилась, и мне столько нужно вам рассказать. Даже не знаю, с чего начать.
— Позже.
Он покачал красивой седой головой и обнял ее. Келли знала, что ему семьдесят, но в нем чувствовались сила и бодрость мужчины вдвое моложе.
— Вначале позволь показать тебе, что в твое отсутствие я пекся о твоей работе. Мне следовало остаться ученым, а не становиться политиком, — сказал он.
Он взял ее за руку, провел в лабораторию, и они сразу погрузились в обсуждение технических проблем.
Президент Виктор Омеру в молодости получил образование в Лондоне. Вернулся он в Убомо с дипломом инженера-электрика и работал в колониальной администрации, пока не ушел оттуда, чтобы возглавить движение за независимость. Но он сохранял неизменный интерес к науке, его знания и умения всегда поражали Келли.
Когда Ифрим Таффари сверг его, устроив кровавый переворот, президент с небольшой группой сторонников бежал в лес и вместе с Келли нашел убежище в Гондоле.
За десять прошедших с тех пор месяцев поселение на поляне превратилось в штаб-квартиру сопротивления против тирании Таффари в Убомо, а Келли стала одним из самых доверенных агентов президента.
Когда он не принимал посетителей из внешнего мира и не обсуждал планы контрпереворота, он становился ассистентом Келли и в самое короткое время стал для нее незаменим.
Час или два они сосредоточенно обсуждали дела и разглядывали слайды, реторты и клетки с лабораторными крысами. Они словно нарочно откладывали момент, когда придется возвращаться к срочным делам и отвратительной реальности.
Исследования Келли страдали от несовершенства оборудования и недостатка невосполнимых припасов. В Гондолу приходилось доставлять все, а с тех пор как Келли отказали в исследовательском гранте, а Виктор Омеру смещен, приток материалов стал еще более ограниченным. Тем не менее они совершили несколько будоражащих открытий. В особенности важно, что им удалось выделить из сока дерева селепе противомалярийное вещество. Селепе растет по всему лесу, и пигмеи использовали это дерево в двух целях: строили из него хижины и лечили с его помощью лихорадку.
В Африке снова начала распространяться малярия, и все чаще появлялись разновидности, устойчивые к синтетическим медикаментам. Эта болезнь грозила очень скоро стать наряду со СПИДом главным убийцей в Африке. По иронии судьбы, оба эти бича человечества происходили из колыбели — из Восточной Африки, из Великой рифтовой долины, где человек впервые выпрямился и сделал первые неуверенные шаги к славе и позору. Возможно ли отыскать лекарство от этих болезней в тех же краях? Как тысячи раз до этого, в обоих случаях была небезосновательная надежда.
Помимо получения средства от малярии Келли и Виктор Омеру рассматривали и другие возможности. Бамбути оказались очень восприимчивы к раку поджелудочной железы. Это объяснялось особенностями их питания или лесного окружения. Женщины племени использовали для лечения этой болезни горький сок корня одного вьющегося растения, и Келли была свидетельницей нескольких случаев буквально чудесного исцеления. Им с Виктором Омеру удалось выделить из этого сока определенный алкалоид, и они надеялись, что это и есть агент, обеспечивающий выздоровление; сейчас они проводили его тестирование — с обнадеживающими результатами.
Тот же алкалоид они использовали в лагере для лечения ухали, больных СПИДом. Вскоре все станет яснее, но и пока результаты были обнадеживающими и волновали. Теперь они оживленно их обсуждали. Волнение и радость встречи сохранялись все время, пока они ели на веранде бунгало под тростниковой крышей скудный обед — салат.
Келли наслаждалась разговором с культурным, эрудированным человеком. Присутствие Виктора Омеру преобразило ее одинокую, оторванную от всего жизнь в Гондоле. Она любила своих друзей бамбути, но те приходили и уходили без всякого предупреждения и, хотя их простая жизнь всегда приносила радость, не могли заменить общения с умным и образованным человеком.
Виктора Омеру она могла уважать, восхищаться им и любить его без ограничений. Насколько это касалось Келли, он был совершенно безгрешен, полон человечности и сочувствия к людям и в то же время глубоко уважал мир, в котором люди живут и который делят с другими существами — уважал этот мир и заботился о нем.
Келли видела в нем истинного патриота, преданного своему маленькому народу. К тому же он был единственным знакомым Келли африканцем, который сумел встать выше трайбализма. Всю свою политическую жизнь Омеру пытался смягчить ужасное проклятие, которое, как считали они оба, оставалось самым трагическим фактом африканской реальности. Он должен был бы служить примером для всего континента и для других глав государств, членов Организации африканского единства.
Когда почти в одиночку Омеру сумел добиться независимости от колониальной администрации, то, что его племя ухали представляло национальное большинство, привело его на пост президента и одним ударом уничтожило длившееся столетиями жестокое господство гордой аристократии хита.
