Кое-кто из тайпийцев на Празднике тыкв щеголял разрозненными принадлежностями европейского костюма, нашедшими, впрочем, у них свое особое применение. Так, я узнал два отреза ситца, которыми мы с бедным Тоби одарили своих юных провожатых в день нашего появления в долине. Их, очевидно, приберегли для парадного случая, и теперь, на празднике, их молодые владельцы обращали на себя всеобщее внимание. Среди островитян мало кто мог похвастаться таким нарядом: самые пустяковые и обычные предметы в долине Тайпи ценились необычайно высоко, и это было красноречивым свидетельством того, как редко здесь завязывали отношения с приходящими на остров кораблями. Я увидел лишь несколько носовых платков, повязанных вокруг шеи, да полоски цветастого ситца вместо набедренных повязок.
В долине Тайпи вообще редко можно было увидеть какую-нибудь вещь европейского происхождения: кроме упомянутых выше тряпок, я могу назвать, пожалуй, только шесть мушкетов в доме Тай да еще три-четыре подобных же боевых орудия, висевших на стенах в других домах, несколько парусиновых мешочков, в которых было понемножку пороха и пуль на дне, да, наверное, с десяток старых абордажных топориков без топорищ, выщербленных и затупленных настолько, что проку от них не могло быть никакого. Туземцы их ценили мало, передо мной часто помахивали таким топориком и тут же с отвращением его отбрасывали, показывая, как здесь презирают столь недолговечные орудия.
Другое дело – мушкеты, порох и пули, на них тайпийцы разве что не молились. Огнестрельным этим орудиям, судя по их ветхости и архаичности, место было в музее. Помню особенно один из мушкетов, висевших в доме Тай – как-то Мехеви, у которого и в мыслях не было, что я не разбираюсь в антикварном оружии, вложил его мне в руки с тем, чтобы я его починил. Это был тяжелый и нескладный английский мушкет бог знает какого древнего образца, быть может, забытый на острове еще Уоллисом
{69}, Картеретом, Куком или Ванкувером. Ложе его было трухлявое, поточенное червем, затвор поржавел и столь же мало приспособлен был для своего первоначального назначения, как старая дверная петля, нарезка болтов и курка сбилась вовсе, дуло болталось туда-сюда. Таково было это оружие, которое вождь поручал мне привести в состояние боевой готовности. К сожалению, я не был оружейных дел мастером, да и не располагал необходимым инструментом, поэтому я вынужден был признаться Мехеви в своем бессилии. Мехеви при этом неожиданном известии посмотрел на меня так, словно готов был счесть меня неполноценным белым человеком, который, оказывается, знает немногим больше тайпийца. Мне с трудом удалось втолковать ему, каким трудным было его поручение. И все-таки он обиженно удалился со своим древним мушкетом, словно не хотел больше ни минуты подвергать свое сокровище надругательству, оставляя его в руках такого несведущего человека, как я.
В дни праздника я не мог не обратить внимание на необыкновенную простоту нравов, полную свободу и непринужденность, во многом полное равенство между туземцами. Никто из них не важничал. Вожди почти ничем не отличались по виду от остальных. Все были вместе, общались друг с другом свободно, без каких-либо ограничений, но я заметил, что пожелания вождя, высказанные в тоне самом дружеском и мягком, исполнялись со строгой поспешностью, с какой в другом месте подчиняются только властному приказанию. Далеко ли распространяется власть вождей в этом племени, я определить не берусь, но по всему, что мне приходилось видеть, в делах общего благосостояния она, мне кажется, невелика. Правда, необходимые знаки почтения им оказывают охотно, с радостью, и, так как принадлежность к касте вождей передается от отца к сыну, высокое рождение здесь, как и всюду, ценится и уважается.
Общественное устройство на Маркизских островах
{70} и в этом отношении можно считать прямо противоположным тому, что наблюдается на Таити и Гавайях, где власть царей и старейшин испокон веку была гораздо деспотичнее власти любого тирана в цивилизованном мире. На Таити человек из низшего сословия карался смертью, если без высочайшего на то изволения вступал в тень от царского дома или если не оказывал должного почтения проносимому мимо него блюду с пищей для царского стола. На Сандвичевых островах вдовствующая царица Каахуману
{71} – гигантская женщина чуть не в четыреста фунтов весом, которая и по сей день еще, говорят, жива в Моуи, – имела привычку, когда на нее находила ярость, хватать обидчика, человека обыкновенного роста, и переламывать ему хребет о свое колено. Звучит неправдоподобно, но, уверяю вас, это правда. Мне как-то в Лахайналуне
{72} – резиденции этой чудовищной Иезавели
{73} – показали одного горбуна, который лет за двадцать пять до того претерпел серьезный перелом позвоночника от рук своей любезной госпожи.
Какая иерархия существует среди старейшин Тайпи, я тоже точно не знаю. До Праздника тыкв я даже затруднялся определить, кто такой, собственно, у тайпийцев Мехеви. Но выдающаяся роль, которую он играл на торжествах, убедила меня, что среди жителей долины нет никого главнее, чем он. Я и раньше замечал, что, с кем бы он ни разговаривал, к нему всегда обращались с некоторой почтительностью, но я знал, что в других частях долины, ближе к морю, живут другие вожди, кое-кто из них даже навестил меня в доме Мархейо, хотя в обществе Мехеви я их никогда не видел, и до праздника я думал, что, может быть, и он просто один из таких вождей и никакого особо высокого поста не занимает.
Однако на торжества в Священные рощи сошлись все воины долины, которых я встречал раньше только поодиночке или небольшими группами. И Мехеви явно выделялся среди них как лицо, облеченное высшей властью. Тот, кто был в моих глазах до сих пор только гостеприимным хозяином дома Тай и одним из военных вождей племени, явился мне теперь во всем блеске монаршего сана. Особый наряд и величественная осанка выделяли его среди всех. Его роскошный шлем из перьев возвышался над толпой, и у других вождей тоже имелись подобные головные уборы, но ни у кого перья не были такими длинными и великолепными.
