С этой идеей – что в точных науках я не сильна – родители привезли меня в Лос-Анджелес. Тут меня снова включили в группу отстающих по математике (здесь ее называли “Математика 3”), и на этот раз я даже не стала делать вид, будто меня это волнует. Я редко выполняла домашние задания, а на уроках в основном рисовала чертиков. Поскольку я и не пыталась улучшить ситуацию, то могла считать, что у меня ничего не получается только потому, что я ничего не делаю, а вовсе не потому, что мне не хватает мозгов. Для меня это служило весьма убедительным оправданием, за которым я вполне успешно пряталась на протяжении доброго десятка лет. Удивительно, что мои учителя по математике, казалось, не имели ничего против такого отношения. По другим предметам я успевала хорошо, и они из года в год просто ставили мне минимальный проходной балл. Но в один прекрасный момент я обнаружила, что уже старшеклассница, что учиться мне осталось два года и я обязана посещать уроки химии.
Мне всегда нравились естественные науки, и до химии все они практически не предполагали математических вычислений. Наверное, эти предметы нравились мне в основном потому, что на них мы рисовали картинки цикла парообразования или делали кораблики, не тонувшие в резервуаре с водой. Химия с ее бесконечными цифрами в таблице элементов и уравнениями, до боли напоминающими дроби, была совсем другой. По сути, она наводила на меня ужас. И я провалила экзамен по этому предмету после первого же полугодия. Второе полугодие десятого класса я наслаждалась дополнительной свободой; мне казалось, что все просто прекрасно. Проблема решена: получу проходной балл – и ладно. Так продолжалось до последнего года обучения, когда я с удивлением узнала, что по химии меня оставили на второй год.
Новая учительница миссис Миллер вошла в класс и начала первый урок. Все пятьдесят минут я провела, обмениваясь записками с приятелем, сидящим за соседней партой. Так продолжалось до первого экзамена, который я, разумеется, провалила. “Ну и ладно”, – подумала я; однако, как ни странно, миссис Миллер придерживалась иного мнения. В отличие от всех моих предыдущих учителей, она явно не собиралась мириться с одной нерадивой ученицей в классе круглых отличников. Она вызвала меня в свой кабинет и отчитала за то, что я на своей задней парте не слежу за тем, что она рассказывает, и за то, что не выполняю домашних заданий. Она сказала, что мое поведение и отношение к предмету неприемлемы для человека с моими способностями. Я была смущена и пристыжена. Но на этом миссис Миллер не остановилась. Она предложила позаниматься со мной дополнительно во время свободных уроков и в обеденные перерывы, но выдвинула условия: я пересаживаюсь на первую парту и даю самой себе слово отнестись к ее предмету серьезно. Что было делать? Я согласилась.
Мы начали со следующей же недели. Каждый день я встречалась с миссис Миллер, чтобы обсудить прошедший урок или спланировать следующий. Прогресс сказался незамедлительно. Каким-то чудесным образом я вдруг обнаружила, что, как только начала слушать учителя внимательно (а работая с миссис Миллер один на один, я просто не имела другого выбора), химия стала мне понятной. Но больше всего меня удивило то, что предмет мне понравился. Я полюбила его настолько, что не просто весь остальной год была по химии отличницей, но и вызвалась подтягивать некоторых отстающих одноклассников. Более того, я начала подумывать о том, не продолжить ли изучать химию и после школы. Я с нетерпением ждала уроков миссис Миллер и с огромным удовольствием выполняла домашние задания по химии. Моя лабораторная тетрадь стала образцом для подражания. Мои уравнения были безупречны. Я даже перестала бояться цифр.
Химия увлекла меня – а все потому, что нашелся учитель, который не захотел мириться с тем, что ученица, неплохо успевающая по большинству других дисциплин, совершенно не интересовалась ее предметом. Все благодаря учителю, который понял, что традиционный стиль обучения мне не подходит, и, преданный своему делу, не пожалел собственного времени, чтобы повторять со мной каждый урок.
Миссис Миллер отказалась махнуть на меня рукой и позволить мне махнуть рукой на саму себя. И следствием этого стал не только мой более высокий средний балл, резко повысивший мою самооценку. Если бы не замечательная учительница, я бы так и прожила всю жизнь, полагая, что химия – не для меня, что у меня нет к ней способностей. Миссис Миллер научила меня неизмеримо большему, чем школьный предмет. Она научила меня тому, что, если очень постараться, можно сделать почти все. Этот урок повлиял на всю мою дальнейшую жизнь».
Итак, каков же ваш стиль обучения? Собственно говоря, к этому вопросу можно подходить по-разному. Несмотря на многочисленные доказательства того, что стилей обучения существует великое множество, многие специалисты имеют на этот счет свою точку зрения. Например, известный психолог-теоретик в области обучения Дэвид Колб делит людей на четыре категории: прагматиков (тех, кто силен в практическом применении идей, подходит к обучению неэмоционально и имеет относительно узкий круг интересов); людей рефлектирующего типа (с сильным воображением, способных генерировать идеи, видеть вещи с разных точек зрения, с широким кругом интересов); теоретиков (людей с большими способностями создавать теоретические модели, преуспевающих в индуктивных умозаключениях, которых, как правило, больше интересуют абстрактные концепции, чем человеческие взаимоотношения) и активистов (тех, чья главная сила в активном действии, кто склонен к риску, особенно эффективен в кризисных ситуациях и решает проблемы в основном интуитивно).
А по мнению Ричарда Фелдера, одного из разработчиков «Индекса стилей обучения», таких стилей существует восемь. Активные учащиеся лучше всего впитывают учебный материал, каким-либо образом применяя его на практике или объясняя другим. Рефлективные предпочитают внимательно рассмотреть материал и только потом что-нибудь с ним делать. Сенсорным учащимся нравится изучать факты; они, как правило, сильны в деталях. Интуитивные любят выявлять взаимосвязи между вещами и явлениями и быстро осваивают абстрактные концепции. Визуальные учащиеся лучше всего запоминают то, что видят, а вербальные, соответственно, быстрее других понимают письменные и устные объяснения. Последовательные учащиеся быстро обучаются, следуя четкому плану, то есть переходя от одного логического этапа к другому, а глобальные, как правило, напротив, совершают своего рода когнитивные прыжки, постепенно впитывая и накапливая информацию, до тех пор пока не наступает момент озарения.
Стоит упомянуть также о модели VARK, базирующейся на коротком вопроснике, разработанном Нилом Флемингом. Согласно этой модели, люди делятся на четыре группы на основе разного восприятия учебного материала: визуальное (получение зрительной информации из графиков, диаграмм, карт и т. п.); аудиальное (получение информации на слух – из лекций, записанных на пленку материалов, дискуссий и т. п.); вербальное (получение информации из текста, в том числе книг, интернета, презентаций PowerPoint) и кинестетическое (получение информации через конкретный личный опыт).
Благодаря этому и другим диагностическим инструментам можно выявить у себя предпочтения, о которых вы даже не подозревали. А вооружившись этими знаниями, вполне вероятно решить хотя бы попробовать расширить диапазон дел и занятий, к которым у вас, по-видимому, имеются способности.
