Когда охранник скрылся наверху, Мокриц сбежал до конца пролета, проехал по мраморному полу на ботинках с прикрепленными к ним тряпками, нашел дверь, ведущую в подвал, торопливо открыл ее и в самый последний момент не забыл закрыть ее за собой бесшумно.
Он зажмурился и подождал, не раздадутся ли крики и звуки погони.
Потом открыл глаза.
В дальнем конце подвала стояло прежнее ослепительное свечение, но вода не шумела. Случайные капли только подчеркивали глубину абсолютной тишины.
Мокриц осторожно обошел Хлюпера, который слегка позвякивал, и погрузился в неизведанные тени под великолепными совокуплениями.
«Если мы построим храм, придешь ли ты?» – подумал он. Но бог, на которого уповаешь, никогда не приходит. Это было печально и в каком-то божественном смысле глупо. А что, не так? Мокриц слышал, что миллионы мелких богов парят по миру, живут под камнями, разносятся ветром, как перекати-поле, цепляются за макушки деревьев… Они ждут важного момента, счастливого случая, который может привести к постройке храма, к появлению священнослужителей, к почитателям, которые будут твоими, собственными. Но они не заглядывают сюда, и несложно догадаться почему.
Богам нужна вера, а не логическое мышление. Начинать со строительства храма – это все равно что дать пару прекрасных башмаков безногому. Строительство храма говорило не о твоей вере в Бога, а о твоей вере в архитектуру.
Некое подобие мастерской было возведено в глубине крипты, вокруг большого старинного камина. Там с ярким синевато-белым пламенем работал Игорь, аккуратно выгибая стеклянную трубку. За его спиной в огромных сосудах шипела и пузырилась зеленая жидкость. У Игорей от природы был талант к работе с молниями.
Игоря всегда можно было узнать. Игори изо всех сил старались, чтобы их можно было узнать. Дело было не в одних плесневелых пыльных костюмах, и даже не в лишних пальцах и непарных глазах. А в том, что им на голову можно было поставить мяч, и он бы никуда не укатился.
Игорь поднял на него взгляд.
– Гутен морген, гофподин. Ты кто такой ефть?..
– Мокриц фон Липвиг. А ты – Игорь.
– Ф первой попытки, гофподин. Флышайт о тебе много хорошего.
– Здесь?
– Я вфегда держайт ухо на земле, гофподин.
Мокриц подавил желание посмотреть вниз. Игори и метафоры плохо сочетались.
– В общем, Игорь… дело такое… Я хочу привести сюда кое-кого, не вмешивая в это охрану, и хотел бы узнать, нет ли тут дополнительной двери.
Чего он не сказал, но что пронеслось между ними в воздухе: ты же Игорь! А когда толпа затачивает колья и норовит выломать двери, Игорей уже нет на месте. Игори были мастерами уходить не прощаясь.
– Ефть калитка, которой мы пользовайтфя, гофподин. Фнаружи ее не открывайт, зато ее никогда не фторожайт.
Мокриц с вожделением посмотрел на дождевик на вешалке.
– Хорошо. Хорошо. Тогда я прямо сейчас ею и воспользуюсь.
– Ты здефь хозяин, гофподин.
– Но скоро я вернусь и приведу с собой человека. Этот джентльмен не горит желанием встречаться с городскими властями.
– О, понимаю, гофподин. Давай им вилы, и они решайт, что вфе здефь им принадлежайт, гофподин.
– Но он никого не убивал, ничего такого.
– Я – Игорь, гофподин. Мы не задавайт вопрофов.
– Правда? Почему?
– Не знаю, гофподин. Не фпрашивал.
Игорь вывел Мокрица к низенькой двери, выходившей на грязную захламленную лестницу, которую наполовину затопило неутомимым ливнем. Мокриц задержался на пороге. Вода уже проникала под его серый костюм.
– Еще один вопрос, Игорь…
– Йа, гофподин?
– Я только что проходил мимо Хлюпера, и в нем была вода.
– Правильно, гофподин. Что-то не ефть так?
– Она двигалась, Игорь. Разве она должна двигаться в такое время суток?
– О, это профто фифонные переменные, гофподин. Это пофтоянно проифходийт.
– Ах, сифонные? Ну, прямо от сердца отлегло…
– Когда будешь возвращайтфя, профто пофтучай, как цирюльники-кофтоправы, гофподин.
– Что-что?..
Дверь захлопнулась.
Игорь вернулся на свое рабочее место и зажег газ.
Некоторые стеклянные трубочки, лежавшие перед ним на зеленом фетре, были… какие-то не такие и дезориентирующим образом отражали свет.
Смысл Игорей… суть Игорей… короче, большинство людей обращали внимание только на неопрятную одежду, жидкие волосы, косметические клановые шрамы, швы и шепелявость. Возможно, потому, что, кроме этого, смотреть там было, в общем-то, и не на что (и слушать, кроме шепелявости, нечего).
Поэтому люди забывали, что почти все наниматели Игорей были по общепринятым меркам не в своем уме. Попроси их построить громопривод и расставить сосуды для хранения молний, и они рассмеются тебе в лицо
[8]. О, этим людям отчаянно был нужен кто-то с полноценным функционирующим мозгом, и у каждого Игоря был в запасе как минимум один. Игори были умны, и именно поэтому, когда в воздухе начинало пахнуть жареным, они всегда оказывались в другом месте.
Еще они были перфекционистами. Попроси их что-нибудь построить, и ты не получишь то, что просил. Ты получишь то, что хотел.
В паутине своих отражений хлюпал Хлюпер. Вода поднялась по тонкой трубке и закапала в стеклянную чашку, чашка опрокинулась на крошечный балансир, балансир накренился и открыл маленький клапан.
Последней обителью Сычика Дженкинса, если верить «Правде», был Короткий переулок. Номера дома указано не было, потому что Короткого переулка хватало только на одну дверь. Дверь болталась на одной петле, но была прикрыта. Обрывок черно-желтой веревки намекал тем, кому не хватило выломанной двери, что недавно сюда наведалась Стража.
Мокриц толкнул дверь, и она, сорвавшись с петли, рухнула в реку дождя, текущую по переулку.
Искать долго не пришлось, потому что Сычик не прятался. Он сидел в комнате на первом этаже, окруженный свечами и зеркалами. С блаженным видом на лице он рисовал.
Увидев Мокрица, он выронил кисть, схватил с лавки тюбик и поднес его ко рту, чтобы проглотить.
– Не заставляй меня это делать! Не заставляй меня это делать! – затараторил он, дрожа, как осиновый лист.
– Это зубная паста? – спросил Мокриц. Он принюхался к воздуху в этой очень обжитой мастерской и добавил: – Тебе не повредило бы.
– Это уба желтая, самая ядовитая краска в мире! Назад, или я скончаюсь в муках! – пригрозил фальшивомарочник. – Хм, наверное, самая ядовитая все-таки агатянская белая, но она вся закончилась, какая досада. – Сычик спохватился, что ушел от темы, и тут же повысил голос вновь: – Но эта тоже очень даже ядовитая!
