Ладно, господин Бент скрывал свое прошлое, но за это не линчуют. Он сорок лет просидел в банке, складывая и вычитая, в конце-то концов.
Но что, если сам он относился к этому иначе? Ты меряешь здравый смысл линейкой, а кто-то другой – картофелиной.
Мокриц не слышал приближения Глэдис. Он просто понял, что она стоит за ним.
– Я Очень Беспокоилась За Тебя, Господин Фон Липвиг, – пророкотала она.
– Спасибо, Глэдис, – произнес он осторожно.
– Я Сделаю Тебе Сэндвич. Ты Любишь Мои Сэндвичи.
– Это очень мило с твоей стороны, Глэдис, но госпожа Ласска вскоре составит мне компанию за ужином наверху.
Огонь в глазах голема чуть притух и тут же разгорелся ярче.
– Госпожа Ласска.
– Да, она приходила сегодня утром.
– Дама.
– Она моя невеста, Глэдис. Я надеюсь, она будет часто здесь бывать.
– Невеста, – повторила Глэдис. – Ах, Да. Я Как Раз Читаю «Двадцать Советов, Как Сделать Вашу Свадьбу Незабываемой».
Ее глаза потускнели. Она развернулась и с топотом пошла к лестнице.
Мокриц чувствовал себя подлецом. Он, впрочем, и был подлецом, но чувство от этого приятнее не становилось. С другой стороны, она… черт, он… это… Глэдис была продуктом несвоевременной женской солидарности. Что он мог этому противопоставить? Доре Гае придется что-то с этим делать.
Он заметил, что рядом учтиво топчется один старший клерк.
– Да? – сказал Мокриц. – Чем могу помочь?
– Что нам теперь делать, господин?
– Как тебя зовут?
– Спиттл, господин. Роберт Спиттл.
– Почему ты задаешь мне этот вопрос, Боб?
– Потому что председатель тявкает, господин. Сейфы нужно запирать. И бухгалтерию. Все ключи у господина Бента. Зови меня Роберт, если не возражаешь.
– Запасных ключей нет?
– Они могут быть в кабинете председателя, господин, – ответил Спиттл.
– Послушай меня… Роберт. Я хочу, чтобы ты шел домой и как следует выспался, ясно? А я найду ключи и запру все замки, которые найду. Уверен, господин Бент вернется к нам завтра, а если нет, я созову всех старших клерков на совещание. То есть, ха, вы же должны знать, как все здесь работает!
– Оно-то да. Конечно. Только… это… но… – Голос клерка растворился в тишину.
«Но среди них нет господина Бента, – подумал Мокриц. – Распределить обязанности ему было не легче, чем устрице станцевать танго. Что же мы будем делать?»
– Здесь до сих пор люди? Вот тебе и график работы, – раздался голос из дверей. – Я слышу, у тебя снова неприятности.
Это была Дора Гая, и, конечно, она имела в виду «Здравствуй, как я рада тебя видеть».
– Ты выглядишь сногсшибательно, – сказал Мокриц.
– Знаю, – ответила Дора Гая. – Что тут у вас происходит? Возница сказал, что весь персонал разбежался у тебя из банка.
Позже Мокриц решил: вот когда все пошло наперекосяк. Слухи, как лошадей, нужно оседлать прежде, чем они ускачут со двора, чтобы иметь возможность натянуть удила. Нужно было задуматься: на что это похоже, когда сотрудники бегут из банка? Нужно было мчаться в редакцию «Правды». Нужно было вскочить в седло и завернуть этого жеребца обратно в стойло, здесь и сейчас.
Но Дора Гая действительно выглядела сногсшибательно. К тому же всего-навсего у одного сотрудника что-то перемкнуло, и он покинул банк. Что тут такого можно подумать?
Ответ, разумеется, был: все что угодно.
Он почувствовал, что кто-то возник у него за спиной.
– Гофподин фон Липвиг, гофподин?
Мокриц обернулся. Когда ты только что смотрел на Дору Гаю, смотреть после этого на Игоря совсем не хотелось.
– Игорь, сейчас не время… – начал Мокриц.
– Я знавайт, что мне не положено поднимайтфя наверх, гофподин, но гофподин Клямф говорит, что он заканчивайт ф рифунком. Очень хорошо.
– О чем это он? – спросила Дора Гая. – Я и двух слов не поняла.
– О, внизу в совоку… в подвале ждет человек, который рисует по моей просьбе долларовую банкноту. Бумажные деньги, в общем.
– Серьезно? Я бы с удовольствием посмотрела.
– Правда?
Это было поистине потрясающе. Мокриц разглядывал эскизы лицевой и оборотной сторон банкноты. Под ослепительно-белыми Игоревыми лампами они выглядели насыщенными, как сливовый пирог, и более затейливыми, чем гномий контракт.
– Мы сделаем столько денег, – сказал он громко. – Потрясающая работа, Сы… господин Клямс!
– Я все же останусь Сычиком, – сказал художник беспокойно. – Главное-то в Дженкинсе.
– Ну конечно, – согласился Мокриц. – В округе, должно быть, десятки Сычиков. – Он перевел взгляд на Хьюберта, который влез на стремянку и с отчаянием рассматривал трубы.
– Как там дела, Хьюберт? – спросил Мокриц. – Деньги растекаются как и прежде, все в порядке?
– Что? Ах, все хорошо. Хорошо. Хорошо, – ответил Хьюберт и чуть не перевернул стремянку, торопясь слезть. Он посмотрел на Дору Гаю с выражением панической неуверенности.
– Это Дора Гая Ласска, Хьюберт, – сказал Мокриц на случай, если тот собирался удрать. – Моя невеста. Это женщина, – добавил он, видя беспокойство на его лице.
Дора Гая протянула ему руку.
– Здравствуй, Хьюберт, – сказала она.
Хьюберт уставился на нее.
– Можешь пожать ей руку, Хьюберт, – подсказал Мокриц осторожно. – Хьюберт экономист. Это как алхимик, только грязи меньше.
– Значит, ты разбираешься в том, как крутятся деньги, да, Хьюберт? – спросила Дора Гая, пожимая вялую руку.
Наконец к Хьюберту вернулся дар речи.
– Я сварил одну тысячу девяносто семь швов, – сказал он. – И выдул «закон убывающей доходности».
– Полагаю, ты такой единственный, – сказала Дора Гая.
Хьюберт просиял. Оказывается, ничего сложного!
– Мы все делаем правильно, между прочим! – сказал он.
– Я и не сомневаюсь, – ответила Дора Гая, пытаясь высвободить свою руку.
– Он может отследить каждый доллар в этом городе, представляешь? Возможности безграничны! Но, но, но, э, конечно, мы ничего не нарушаем!
– Рада слышать, Хьюберт, – сказала Дора Гая и потянула сильнее.
– Конечно, мы испытываем трудности роста! Но мы следим за всем с самым пристальным вниманием! Мы ничего не потеряли из-за того, что не закрыли клапан или что-нибудь такое!
– Как увлекательно! – Дора Гая уперлась свободной рукой в плечо Хьюберту и вырвала вторую руку из его хватки.
