– Нам пора, Хьюберт, – сказал Мокриц. – А ты продолжай в том же духе. Я тобой очень горжусь.
– Правда? – удивился Хьюберт. – Господин Космо сказал, что я не в своем уме, и настаивал, чтобы тетя продала Хлюпер на лом!
– Типичное ограниченное старорежимное мышление, – сказал Мокриц. – На дворе Век Анчоуса! Будущее принадлежит таким, как ты, – тем, кто объяснит нам, как все устроено.
– Правда? – спросил Хьюберт.
– Помяни мои слова, – ответил Мокриц, решительно подталкивая Дору Гаю к выходу.
Когда они ушли, Хьюберт понюхал свою ладонь и содрогнулся.
– Они были хорошие люди, правда? – спросил он.
– Йа, гофподин.
Хьюберт посмотрел наверх, на блестящие журчащие трубки Хлюпера, послушно отражающие своим током и пульсацией круговорот денег в городе. Один-единственный удар может сотрясти мир. Чудовищная ответственность.
Игорь присоединился к нему. Они стояли в тишине, которую нарушал только плеск финансов.
– Что же мне делать, Игорь? – спросил Хьюберт.
– В давние времена у наф бывайт пофловица, – поведал Игорь.
– Что?
– Пофловица. У наф говоряйт: «Если ты не желайт монфтра, зачем ты дергайт за рычаг».
– Ты же не думаешь, что я сошел с ума, а, Игорь?
– Много великий люди фчитайт фумафшедшими, гофподин Хьюберт. Даже доктор Ханф Форворд называйт фумафшедший. Но я тебе так говорийт: мог ли фумафшедший фоздавайт революционный прифпофоблений для выемки живого мозга?
– С этим Хьюбертом все… в порядке? – спросила Дора Гая, когда они поднимались по мраморной лестнице туда, где ждал ужин.
– По меркам одержимых ученых, которые не видят солнечного света? – сказал Мокриц. – Вполне в порядке, я бы сказал.
– Но он вел себя так, как будто никогда прежде не видел женщины!
– Он просто не привык к вещам, к которым не прилагается инструкций, – ответил Мокриц.
– Хм. И почему только с мужчинами такое бывает? – спросила Дора Гая.
Работает на големов за крошечное жалованье, подумал Мокриц. Ради них закрывает глаза на вандализм и разбитые окна. Ночует в палатке под открытым небом и спорит с влиятельными людьми. Все ради големов. Но он ничего не сказал, потому что ознакомился с инструкцией.
Они поднялись на директорский этаж. Дора Гая принюхалась.
– Чувствуешь? – спросила она. – Бесподобно, не правда ли? От такого запаха и кролик захочет стать плотоядным!
– Баранья голова, – мрачно произнес Мокриц.
– На ней только варится бульон, – сказала Дора Гая. – И все мягкие дрожащие фрагменты предварительно вынимаются. Не переживай. У тебя просто отбивает аппетит старый анекдот, вот и все.
– Какой анекдот?
– Ой, да ладно тебе. Мальчик заходит в мясную лавку и говорит: «Мама сказала купить баранью голову, только, глаза, пожалуйста, оставьте, чтобы нам ее хватило за глаза». Понял? Тут использовано «за глаза» в значении «с лихвой» и в то же время в значении собственно глаз…
– Мне просто кажется, это несправедливо по отношению к барану, вот что.
– Любопытно, – сказала Дора Гая. – Ты ешь красивые анонимные куски животного, но считаешь несправедливым есть другие части? По-твоему, отрубленная голова думает: ну, хотя бы меня они не съедят? Строго говоря, чем больше от животного мы съедим, тем больше счастья принесем всему виду, потому что тогда не понадобится убивать слишком много.
Мокриц распахнул двойные двери, и снова в воздухе повисло ощущение чего-то неправильного.
Шалопая не было. Обычно он ждал в своем лотке, готовый слюняво приветствовать Мокрица. Но лоток пустовал.
К тому же комната казалась больше, потому что в ней не было Глэдис.
На полу валялся маленький голубой ошейник. Пахло готовящейся едой.
Мокриц бросился по коридору в кухню, где голем мрачно стояла у плиты, наблюдая за прыгающей крышкой на огромной кастрюле. Грязная пена стекала по кастрюле и капала на плиту.
Глэдис повернулась и заметила Мокрица.
– Я Готовлю Ужин, Господин Фон Липвиг.
Черные карапузы ужаса принялись играть в параноидальные классики в голове Мокрица.
– Пожалуйста, отложи половник и отойди от кастрюли, – сказала внезапно возникшая рядом Дора Гая.
– Я Готовлю Ужин Для Господина Фон Липвига, – ответила Глэдис с вызовом. Мокриц показалось, что вспененные пузыри сделались больше.
– Да, и похоже, он уже почти готов, – сказала Дора Гая. – И Я Хотела Бы На Него Взглянуть.
Воцарилось молчание.
– Глэдис?
Глэдис отдала ей половник и отступила назад, двигаясь легко и беззвучно, как дым, несмотря на свои полтонны глины.
Дора Гая осторожно приподняла крышку с кастрюли и опустила черпак в кипящее месиво.
Что-то царапнуло ботинок Мокрица. Он опустил глаза и увидел встревоженные и выпученные, как у золотой рыбки, глаза Шалопая.
Потом он перевел взгляд обратно на то, что всплывало из кастрюли, и понял, что с момента его последнего вдоха прошло секунд тридцать.
В кухню ворвалась Пегги.
– Вот ты где, шалунишка! – воскликнула она, хватая собачку. – Представляете, вырвался и побежал к холодильной комнате!
Она огляделась и откинула волосы с лица.
– Ох, Глэдис, я же говорила снять кастрюлю с огня, когда бульон начнет густеть!
Мокриц взглянул на всплывший черпак, и в нахлынувшем облегчении дали о себе знать разнообразные неловкие наблюдения.
«Я работаю здесь меньше недели. Человек, на которого я сильно рассчитываю, сбежал в истерике. Меня вот-вот разоблачат как преступника. Это баранья голова…
…и – спасибо, что позаботился об этом, Эймсбери – на ней солнечные очки».
Глава 9
Криббинс сражается с зубами – Теологические дебаты – «Вот это, я понимаю, развлечение» – Новая игрушка Шалопая – Тетради сэра Джошуа – К цели напролом – Полицейские умы – А что же золото? – Криббинс разогревается – К сожалению, профессор Флид возвращается – Мокриц считает подарки судьбы – Разоблачение вервольфа – Сплот: идет тебе на пользу – Время молитвы
– Боюсь, мне пора закрывать, преподобный, – вторгся в сны Криббинса голос госпожи Хаузер. – Мы откроемся снова завтра утром в девять часов, – добавил голос с надеждой.
Криббинс открыл глаза. Тепло и мерное тиканье часов склонили его в сладостную дрему.
Госпожа Хаузер стояла перед ним вовсе не в великолепной розовой наготе, в какой она только что предстала перед ним в сновидении, но в невзрачном коричневом плаще и некрасивой шляпе с перьями.
