Окончательно проснувшись, Криббинс поспешно нащупал в кармане зубы, которым никогда не доверял свой рот на время сна. Он отвернулся в приступе нехарактерного смущения, с горем пополам вставил их в рот, а потом с горем пополам повернул правильной стороной вверх. Они всегда давали отпор. В отчаянии он выдрал их и сильно стукнул ими об ручку кресла пару раз, чтобы сломить их сопротивление, после чего опять всадил обратно в рот.
– Шпш! – сказал Криббинс и хлопнул себя по щеке. – Спасибо тебе, госпожа, – повторил он, утирая рот платком. – Прошу за них прощения, но, клянушь, мне от них шпашу нет.
– Я не хотела тебя беспокоить, – продолжала госпожа Хаузер, когда ужас улетучился с ее лица. – Уверена, тебе нужно было выспаться.
– Я не спал, госпожа, я размышлял. – С этими словами Криббинс встал. – Размышлял о падении неправедных и вознесении богоугодных. Сказано ведь: и последние станут первыми, а первые станут последними.
– Знаешь, я всегда как-то переживала за это, – сказала госпожа Хаузер. – То есть а что же случится с теми, кто не был первым, но и совсем последним тоже не был? Ну, ты понимаешь, делал все что мог, плелся кое-как… – Она прошагала к двери походкой, которая не так уж деликатно, как ей казалось, приглашала его присоединиться.
– Действительно, загадка, Береника, – ответил Криббинс, следуя за ней. – В Священных Писаниях об этом не упоминается, но я не сомневаюсь, что… – Он нахмурился. Криббинса редко занимали вопросы религии, а конкретно этот оказался весьма хитрым. Он подошел к нему как прирожденный теолог. – Не сомневаюсь, что они будут по-прежнему плештись, но возможно, в другом направлении.
– Назад к последним? – спросила она с беспокойством на лице.
– Ах, госпожа, не забывай, что тогда они уже станут первыми!
– О, об этом я не подумала. Тогда все сходится, конечно, если только изначальные первые не подождут, пока последние подтянутся.
– Это было бы поистине чудом, – сказал Криббинс, глядя, как она запирает за ними дверь. Вечерний воздух казался резким и недружелюбным после тепла газетного архива, и перспектива провести очередную ночь в ночлежке на Обезьяньей улице казалась вдвойне непривлекательной. Сейчас Криббинсу нужно было свое собственное чудо, и что-то ему подсказывало, что оно вырисовывалось прямо на глазах.
– Полагаю, очень непросто тебе найти место для ночлега, – сказала госпожа Хаузер. В темноте он не мог разобрать выражение ее лица.
– О, я верю в лучшее, шештра, – сказал он. – Если Ом не приходит сам, он пошылает… Аагрх! – пружина выскочила! И в такой ответственный момент! Что за наказание!
Но это еще могло сыграть ему на руку, хоть и было мучительно. Госпожа Хаузер надвигалась на него с решимостью женщины, вознамерившейся любой ценой сделать доброе дело. Но как же это было больно! Зубы укусили его за язык.
У него за спиной раздался голос:
– Прошу прощения, я не мог не обратить внимания… Ты, случайно, не господин Криббинс?
Разъяренный болью во рту, Криббинс повернулся к нему с желанием убивать, но госпожа Хаузер сказала:
– Преподобный Криббинс, между прочим. – И его кулаки разжались.
– Эшшйя, – пробормотал он.
На него смотрел бледный юноша в старомодной секретарской форме.
– Меня зовут Досихпор, – произнес он. – И если ты правда Криббинс, я знаю одного небедного человека, который желает с тобой встретиться. Этот день может стать для тебя счастливым.
– В шамом желе? – пробормотал Криббинс. – Ежли этого желовека жовут Кожмо, я хочу вштретиться ш ним. День может штать шчаштливым и для него. Не вежунчики ли мы!
– Признайся, ты, наверное, пережила момент ужаса, – сказал Мокриц, когда они отдыхали в гостиной с мраморными полами. Во всяком случае, Дора Гая отдыхала. Мокриц искал.
– Понятия не имею, о чем ты, – ответила она, когда Мокриц открыл сервант.
– Големы не были созданы, чтобы быть свободными. Они не знают, как справляться… с этим.
– Они научатся. И она бы не навредила собаке, – сказала Дора Гая, наблюдая, как он меряет шагами комнату.
– Но ты усомнилась. Я слышал, как ты с ней разговаривала. «Положи черпак и медленно подними руки», все в таком духе, – сказал Мокриц и открыл один ящик.
– Ты что-то ищешь?
– Ключи от банка. Здесь где-то должна быть связка.
Дора Гая присоединилась к поискам. Либо это, либо спорить о Глэдис. К тому же в апартаментах было полно комодов и ящичков, и в процессе можно было скоротать время до ужина.
– От чего этот ключ? – спросила она всего несколько секунд спустя. Мокриц повернулся к ней. Дора Гая держала в руках серебристый ключ на кольце.
– Нет, должно быть намного больше ключей, – сказал Мокриц. – Где ты вообще его нашла?
Она кивнула на большой стол.
– Я просто прикоснулась здесь сбоку, и… о, а сейчас не сработало…
У Мокрица больше минуты ушло на то, чтобы обнаружить рычажок, которым отпирался маленький ящичек. Закрывшись, он идеально маскировался в древесных прожилках.
– Это, должно быть, для чего-то важного, – сказал он, направляясь к другому столу. – Может, остальные ключи хранились в другом месте. Попробуй его на любом замке. Я здесь только ночую вообще-то. Понятия не имею, что в половине этих ящиков.
Он вернулся к бюро и продолжил копаться в его содержимом, пока не услышал за спиной щелчок и скрип. Дора Гая сказала бесцветным голосом:
– Ты говорил, что сэр Джошуа развлекался здесь с девицами?
– Вроде да. А что?
– Вот это, я понимаю, развлечение.
Мокриц обернулся. Дверца массивного серванта была открыта настежь.
– О нет, – сказал он. – Что все это такое?
– Ты, наверное, шутишь?
– Ну да, конечно. Но оно все такое… черное.
– И кожаное, – добавила Дора Гая. – И не исключено, что резиновое.
Они приблизились к представшему перед ними музею изобретательной эротики. Некоторые вещи, освобожденные из долгого плена, разворачивались, соскальзывали на пол и в отдельных случаях отскакивали от него.
– Это… – Мокриц ткнул пальцем в нечто, отозвавшееся звонким пинг! – …точно, резиновое. Вне всяких сомнений.
– А тут все с рюшечками, – сказала Дора Гая. – У него, наверное, кончились идеи.
– Или идеи кончились в природе. Ему вроде было восемьдесят, – сказал Мокриц в тот момент, когда сейсмический сдвиг вынудил очередные нагромождения расползтись и посыпаться вниз.
– Какой молодец, – сказала Дора Гая. – Смотри, здесь еще пара книжных полок, – продолжала она, вглядываясь в темноту в глубине шкафа. – Вот тут, сразу за этим любопытным седлом и плетками. Надо думать, чтение на ночь.
