С ним Мокриц был знаком давно. Это был крупный малый, от которого пахло мылом и чье лицо было воплощением голубоглазой невинности. Мокриц не мог ничего разглядеть за этим дружелюбным лицом, ровным счетом ничего. Он хорошо умел читать людей, но капитан Моркоу был закрытой книгой в запертом на ключ шкафу. И он всегда говорил учтиво в очень назойливой полицейской манере.
– Добрый вечер, – сказал он вежливо, усаживаясь напротив Мокрица в небольшом кабинете, который внезапно превратился в комнату для допросов. – Для начала хотелось бы расспросить тебя о трех людях в подвале. И о большой стеклянной… штуке?
– Это господин Хьюберт Трямм и его ассистенты, – ответил Мокриц. – Они изучают экономическую систему города. Тут они ни при чем. Если так подумать, я тут тоже ни при чем! И вообще, нет здесь никакого тут! Я уже все объяснил сержанту.
– Сержант Детрит считает тебя слишком умным, господин фон Липвиг, – сказал капитан Моркоу и открыл блокнот.
– Ну да, не удивлюсь, если он о большинстве людей того же мнения.
Ни один мускул не дрогнул на лице Моркоу.
– Ты можешь объяснить мне, почему внизу голем в женском платье велит моим людям вытереть грязные ботинки? – спросил он.
– Без риска показаться сумасшедшим – нет, не могу. А какое это имеет отношение к делу?
– Не знаю, господин. Но надеюсь в этом разобраться. Кто такая леди Дейрдре Ваггон?
– Она пишет старомодные книжки по этикету и домоводству для юных барышень, мечтающих стать такими женщинами, у которых есть время заниматься флористикой. Это действительно важно?
– Не знаю, господин. Я прилагаю все усилия, чтобы разобраться в ситуации. Можешь объяснить мне, почему комнатная собака носится по зданию, имея при себе то, что мы назовем заводным механическим прибором интимного свойства?
– Наверное, потому, что я схожу с ума, – ответил Мокриц. – Единственное, что сейчас важно, – это то, что господин Бент немного… перенервничал и заперся в банковском хранилище. Нужно было немедленно его оттуда вытаскивать.
– Ах да, хранилище, – сказал капитан. – Поговорим о золоте?
– А с золотом-то что?
– Я надеялся, это ты нам объяснишь. Ты вроде собирался продавать его гномам?
– Чего? Ну да, но я говорил это только для того, чтобы отстоять свою позицию…
– Позицию, – хмуро повторил капитан Моркоу и записал это.
– Я ведь знаю, как делаются такие дела, – сказал Мокриц. – Ты будешь мне зубы заговаривать в надежде, что я вдруг забуду, где нахожусь, и скажу какую-нибудь глупость, которая изобличит мою вину, я прав?
– Спасибо, господин, – сказал капитан Моркоу и перевернул страницу в блокноте.
– За что спасибо?
– За то, что признался, что знаешь, как делаются такие дела.
«Видишь? – сказал Мокриц сам себе. – Вот что бывает, стоит чуть-чуть расслабиться. Ты теряешь хватку. Даже легавый может тебя перехитрить».
Капитан оторвался от блокнота.
– Частично, господин фон Липвиг, твои слова были подтверждены беспристрастным свидетелем, который никак не мог быть соучастником в деле.
– Вы говорили с Глэдис? – спросил Мокриц.
– Глэдис – это?..
– Та, кто лезет к вам с грязными сапогами.
– Как голем может быть «ею», господин?
– О, это я знаю. Правильный ответ: а как голем может быть «им»?
– Интересно подмечено. Теперь понятно с платьем. Чисто из праздного любопытства, по-твоему, какой вес может унести один голем?
– Не знаю. Думаю, пару тонн. К чему это ты клонишь?
– Не знаю, господин, – бодро ответил Моркоу. – Командор Ваймс говорит, что, когда жизнь подсовывает тебе тарелку спагетти, тяни за них, пока не найдешь тефтели. Вообще, насколько он мог оценить происходящее, твоя версия событий сходится с показаниями Шалопая.
– Вы допросили собаку?
– Он вообще-то председатель банка, господин фон Липвиг, – заметил капитан.
– Как вы поняли, что… ах, это ваш вервольф, верно? – Мокриц расплылся в улыбке.
– Мы ничего не подтверждаем.
– Если что, все и так знают, что это Шнобби Шноббс.
– Неужели, господин? Ох боги. В общем, твои сегодняшние действия не оспариваются.
– Отлично. Спасибо. – Мокриц собрался вставать.
– Чего нельзя сказать о твоих действиях ранее на неделе.
Мокриц снова сел.
– И? Мне же не нужно отчитываться за них, верно?
– Это могло бы помочь нам.
– Каким образом?
– Это могло бы помочь нам понять, почему в хранилище нет золота, господин. Незначительная деталь в общей картине вещей, но она как-то озадачивает.
В этот момент, совсем неподалеку, залаял Шалопай…
Космо Шик сидел за столом, сцепив пальцы рук перед собой, и смотрел, как Криббинс ест. Редкий человек при наличии выбора делал это дольше тридцати секунд.
– Нравится суп? – спросил Космо.
Криббинс после продолжительного финального хлебка отставил тарелку.
– Первоклассный, ваша светлость. – Он вынул из кармана серую тряпку и…
«Он собирается вынуть свою челюсть, прямо сейчас, прямо здесь, за столом, – подумал Космо. – Удивительно. И да, там застряли кусочки моркови…»
– Не стесняйся, поправляй свои зубы, – сказал он, когда Криббинс достал из кармана гнутую вилку.
– От них совшем шпашу нет, шэр, – произнес Криббинс. – Клянушь, они меня в гроб вгонят. – Пружины звенели, пока он сражался с ними вилкой. Потом, видимо удовлетворившись, он всунул челюсть обратно между серых десен и, чавкнув, посадил ее на место. – Так-то лучше, – объявил он.
– Хорошо, – сказал Космо. – А теперь, ввиду характера заявлений, которые Стукпостук внимательно записал с твоих слов, а ты подписал, позволь задать тебе один вопрос. Почему ты не отправился с этим к лорду Витинари?
– Встречал я людей, которые увиливали от петли, шэр, – ответил Криббинс. – Тут большого ума не надо, если есть золотишко. Чего я не встречал, так это чтобы на следующий день человечек отхватил себе такое теплое местечко. Еще и на государштвенной должности. А тут он вдруг банкир, ни много ни мало. Кто-то ему покровительствует, и чтоб мне пушто было, если это крештная фея. Глупо ш моей штороны было бы идти к Витинари, а? Но он заправляет твоим банком, а ты – нет, а это нехорошо. Так что я к твоим ушлугам, гошподин.
– Наверняка не за бесплатно.
– Пожалуй, да, от небольшого материального вознаграждения я бы не отказался.
– И ты уверен, что фон Липвиг и Стеклярс – одно и то же лицо?
– Это все его улыбка, гошподин. Ее никогда не забудешь. И есть у него дар людям зубы заговаривать, он их прямо заставляет все делать по-егойному. Он ведь как волшебник, гаденыш неблагодарный.
