– Завтра в девять в Большом Зале, – сказал Витинари. – Приглашаю присутствовать всех заинтересованных лиц. Мы докопаемся до сути дела. – И он повысил голос: – Среди присутствующих есть директора Королевского банка? Ах, господин Шик. Здоров ли ты?
Космо Шик нетвердым шагом протиснулся через толпу, опираясь на руку молодого человека в коричневой мантии.
– Вы его арестовываете? – спросил Космо.
– Неоспоримо хотя бы то, что господин фон Липвиг от лица Шалопая формально несет ответственность за золото.
– Вот именно, – сказал Космо, сверкая глазами на Мокрица.
– Но с учетом ситуации я бы хотел разобраться во всех обстоятельствах дела.
– Полностью вас поддерживаю, – сказал Космо.
– И с этой целью я направлю своих клерков в банк сегодня вечером для полной проверки всех документов, – продолжил Витинари.
– Я не могу согласиться на ваше предложение, – сказал Космо.
– Какое счастье, что это не было предложением. – Лорд Витинари сунул Шалопая под мышку и продолжал: – Председатель со мной, как видишь. Командор Ваймс, будь добр, проводи господина фон Липвига в карету. И удостоверься, чтобы госпожу Ласску доставили домой целой и невредимой. Утром мы во всем разберемся.
Витинари поглядел на столб пыли, уже поглотивший усердных големов, и добавил:
– У нас у всех выдался очень насыщенный день.
В закоулке за клубом «Розовая киска» настойчивая пульсирующая музыка звучала приглушенно, но неотступно.
Темные фигуры притаились…
– Доктор Икс?
Глава кафедры Посмертных Коммуникаций замер, не дорисовав сложную руну среди куда менее сложных повседневных граффити и посмотрел в участливое лицо своего студента.
– Да, Барнфорт?
– Это точно законно по правилам университета, сэр?
– Ну, конечно, нет! Только подумай, что может случиться, если такое попадет в неправильные руки! Выше фонарь, Готли, мы теряем свет.
– И чьи же это могут быть руки, сэр?
– Ну, вообще говоря, наши, если уж на то пошло. Но это совершенно нормально, если в Совете не узнают. А там не узнают, конечно. Им хватает ума не шастать и не разузнавать.
– Значит, теоретически это противозаконно?
– Ну уж, – сказал Икс, чертя символ, который на мгновение засиял синим. – Кто из нас, если задуматься, может судить, что правильно, а что нет?
– Совет Университета? – предположил Барнфорт.
Икс отбросил мел и выпрямился:
– Теперь послушайте меня, вы, четверо! Мы сейчас инзорцируем Флида, ясно вам? Ради его вечного удовлетворения и немаловероятной пользы для кафедры, уж поверьте! Это сложный ритуал, но если вы будете мне ассистировать, станете докторами посмертных коммуникаций к концу семестра, поняли? Круглые пятерки для всех и, конечно, перстень с черепом! Поскольку на данный момент вы на троих умудрились сдать мне одну треть курсовой, я бы сказал, сделка выгодная, а ты, Барнфорт?
Студент заморгал под натиском вопроса, но врожденный талант пришел ему на выручку. Он откашлялся в неожиданно академической манере и сказал:
– Кажется, я начинаю понимать, сэр. То, что мы здесь делаем, выходит за рамки будничных определений добра и зла, не так ли? Мы служим высшей цели.
– Молодец, Барнфорт, далеко пойдешь. Все слышали? Высшая цель. Молодцы. Теперь давайте сцедим сюда старого перечника и удерем, пока никто нас не застукал!
Сложно не обращать внимания на тролля в карете. Он занимает собой все. Наверное, это Ваймс так пошутил. Сержант Детрит сидел рядом с Мокрицем, плотно вдавив его в сиденье. Лорд Витинари и Стукпостук сидели напротив. Его светлость сложил руки на серебряном набалдашнике трости и опирался на нее подбородком. Он внимательно наблюдал за Мокрицем.
Ходили слухи, что клинок в его трости был отлит из железа, извлеченного из крови тысячи человек. Мокрицу это казалось расточительным, ведь поработать еще немного, и хватило бы на плуг. И кто вообще такое придумывает?
Но с Витинари это могло оказаться правдой, пусть и не самой чистой.
– Послушайте, если вы позволите Космо… – начал Мокриц.
– Pas devant le gendarme, – сказал лорд Витинари.
– При мне, значитца, не разговаривать, – подсказал сержант Детрит.
– Может, тогда поговорим об ангелах? – спросил Мокриц после паузы.
– Нет, не поговорим. Господин фон Липвиг, похоже, ты единственный человек, способный призвать под свое начало величайшую армию со времен Империи. Думаешь, это хорошая идея?
– Я же не специально! Я просто понял, как это сделать!
– Знаешь, господин фон Липвиг, убить тебя прямо сейчас – и это решило бы невероятное количество проблем.
– Я этого не планировал! Ну… немного не так.
– Мы и Империю не планировали. Это просто стало дурной привычкой. Ну что, господин фон Липвиг, теперь, когда у тебя есть големы, что еще ты намерен с ними делать?
– Поставить по одному подавать энергию на каждую клик-башню. Ослиные топчаки все равно никогда не работали как положено. Другие города не станут этому противиться. Это будет выгодно всему челове… всемвечеству. Ослы тоже не станут возражать, я уверен.
– Для этого понадобится не больше нескольких сотен. Что с остальными?
– Я намерен превратить их в золото, сэр. И это может решить все наши проблемы.
Витинари вопросительно поднял бровь:
– Все наши проблемы?
Боль снова подступала, но вместе с тем приносила облегчение. Он уж точно становился Витинари. Боль – это правильно. Это была правильная боль. Она помогала сосредоточиться. Помогала думать.
Прямо сейчас Космо думал, что Пуччи стоило придушить при рождении – именно это, согласно семейным легендам, он и пытался предпринять. Все в ней вызывало раздражение. Она была эгоистичной, заносчивой, жадной, тщеславной, безжалостной, упрямой, начисто лишенной такта и вообще не умела видеть себя со стороны.
В их роду эти вещи не считались недостатками: едва ли можно разбогатеть, если все время беспокоиться, правильно ли ты поступаешь. Но Пуччи считала себя красавицей, и это выводило Космо из себя. У нее были прекрасные волосы, это правда, но эти высокие каблуки! Она выглядела как воздушный шар на ниточке! За то, что у Пуччи была хоть какая-то фигура, стоило сказать «спасибо» корсетам. И хоть он слышал, что у толстых женщин добрая душа, у Пуччи ее было слишком много, и вся она пошла в Шиков.
С другой стороны, она была его ровесницей и, во всяком случае, обладала амбициями и удивительным даром ненависти. Она не была лентяйкой, как все остальные. Те проводили жизнь в обнимку со своими деньгами. Они не думали о большем. А с Пуччи можно было поговорить. Она смотрела на вещи с женской, более мягкой точки зрения.
