Эдвард и Хелена отправились в Париж, и там она, конечно, нанесла визит профессору Бертло
[24], чтобы побеседовать с ним о последних открытиях в области дерматологии. Он одобрил ее идею открыть свой салон во французской столице, настоящей столице красоты. С его помощью она познакомилась с одной дамой-косметологом, которая продавала свой магазин и продукцию для дерматологических процедур, отвечающую самым последним требованиям науки. Дамы заключили договор, и Мадам стала владелицей гаммы продуктов на растительной основе и магазина на улице Сент-Оноре.
Живот у нее уже округлился, и надо было все делать быстро. Чтобы подготовить и открыть салон как можно быстрее, Хелена вызвала из Кракова еще одну сестру, Паулину, и доверила ей управление парижским магазином, обучив азам своего дела. Салоны в Австралии процветали при неусыпных заботах Цески, а Манка железной рукой управляла салоном в Лондоне.
* * *
Пока Хелена и Эдвард были в Париже, художник Поль Эллё
[25] написал портрет Мадам. Патрик О’Хиггинс вспоминал, что однажды с изумлением обнаружил старинную гравюру на меди, изображающую молодую Хелену Рубинштейн с эгреткой в прическе а-ля Помпадур. Внучка Поля Сезара Эллё, Элиана Оросди, рассказала ему, что гравюра была сделана по рисунку 1908 года и что в то время дед «писал всех, кто мог заплатить ему ту сумму, которую он просил: Консуэло Вандербильт, когда она была герцогиней Мальборо, герцога Альбу, нескольких членов правительства разных стран Европы и даже некоторых коронованных особ». Деньги для вознаграждения художника у нее были, и Хелена решила, что будет забавно заказать ему этот рисунок.
Потом еще много раз ей представится возможность быть моделью самых известных художников. В своей автобиографии «Жизнь за красоту» она говорит, что никогда не пыталась убедить художников в своем видении. «Когда рисуют твой портрет, ты во многом доверяешься случаю. Я понимаю, что художник должен быть свободен, чтобы передать то, что он видит так, как он это видит». Это убеждение в праве художника на свободу самовыражения иногда подводило ее и ставило подчас в малоприятные ситуации.
Переложив часть ответственности за дела на сестер, Хелена смогла наконец полноценно заняться подготовкой к рождению ребенка. Три месяца спустя в Лондоне на свет появился Рой. Естественно, это был самый прекрасный младенец на свете, и к тому же – мальчик! Эдвард и Хелена были очень счастливы.
В это время перед Первой мировой войной женщина, как правило, должна была жить в тени своего мужа. Хелена же делала головокружительную карьеру. Эта необыкновенная женщина уже была хозяйкой двух салонов красоты в Австралии (в Мельбурне и в Сиднее); «Салона Valaze»» в Лондоне и магазина в Париже. Делая ей предложение, Эдвард пообещал, что ни в коем случае не будет мешать ее работе, а, наоборот, постарается всегда помогать ей. Он сдержал слово.
Хелена так отзывалась о Титусе: «Это был исключительный человек. Элегантный, умный, полный идей. Одним словом, я его любила. Знаете, он обладал необыкновенным шармом, и что важнее всего – он помогал мне во всем: в оформлении интерьера, рекламе и даже ведении счетов. В то далекое время мы были одной командой». Он продолжал называть ее «Мадам», и все окружающие тоже переняли это обращение, ставшее легендарным.
Эдвард был страстным любителем литературы и музыки. По вечерам после тяжелого дня он всегда старался завлечь жену на концерт – теперь ко всем ее хлопотам прибавились еще заботы о ребенке. Как-то вечером он повел ее на вечер «Русских балетов» Сергея Дягилева (тогда он еще не основал собственную балетную компанию и зависел от Императорского театра Санкт-Петербурга). Давали «Шехеразаду» Н. Римского-Корсакова, постановку, над которой работали давние друзья Дягилева – Леон Бакст, художник по костюмам, а декорации создавал Александр Бенуа.
Дягилев играл важнейшую роль в жизни богемного парижского общества той эпохи. Жан Кокто так описывал его портрет, грубый и привлекательный одновременно: «Танцовщицы называли его Шиншиллой за седую прядь волос в густой темной шевелюре. Он был затянут в шубу с воротником из опоссума, заколотой в нескольких местах английскими булавками. Повадкой он напоминал огромного дога, а улыбкой – молодого зубастого крокодила. Скрежетать зубами означало у него и удовольствие, и страх, и ярость»
[26].
Спектакль Дягилева стал для Хелены настоящим эстетическим откровением. Поздним вечером прямо после театра она поспешила к себе в салон и сорвала «всю эту невинную парчу», которой были задрапированы стены и окна. Едва только забрезжил рассвет, она заказала роскошные драпировки ярких переливающихся оттенков, которые так очаровали ее на сцене. С тех пор она неизменно выбирала эти цвета на протяжении пятидесяти пяти лет для украшения стен во всех своих квартирах и салонах.
Эдвард водил ее в Savoy и в Café Royal. Между сеансами на своей «кухне» Мадам старалась выбираться на обеды и приемы. Она была деловой женщиной, и ей необходимо было вести светскую жизнь. Эдвард старался заинтересовать ее не только научным чтением и предлагал книги, которые любил сам. Времени ей катастрофически не хватало, даже несмотря на то, что Хелена умела обходиться всего несколькими часами сна.
В 1912 году, когда на свет появился их второй сын Гораций, семья Титусов все еще жила в Лондоне. Хелена, поглощенная своей новой ролью, с 1909 по 1912 год самым важным для себя считала обязанности жены и матери, не забывая, впрочем, о работе. Муж и двое детей очень изменили ее жизнь, и, поскольку дела в Лондоне шли с небывалым успехом, она могла посвятить себя семье. В то время она больше всего стремилась стать заботливой матерью и любящей женой, стараясь не выпускать надолго из рук бразды правления своей маленькой империи.
Из своих многочисленных портретов Хелена больше всего любила картину Кристиана Берара
[27]. На ней она изображена с одним из сыновей. «Зная мою любовь к детям, он написал замечательный потрет – я одета в белую рабочую блузу, на плечи наброшена шаль… Одной рукой я обнимаю сына».
Она заявляла, что является воплощением в жизни идеи о том, что женщины равны мужчинам и что можно быть одновременно деловой женщиной, матерью и женой. В этом нет никакой угрозы традиционному укладу, как уверяют некоторые «отсталые ворчуны».
Для своих детей Хелена выбрала британскую систему воспитания. Англичане считали, что лучше держать детей на определенной дистанции. Даже в самых простых семьях считалось неприемлемым позволять детям слишком сближаться с родителями. Приняв эту очень практичную британскую традицию, Хелена смогла организовать свою жизнь самым необременительным для себя способом, тем более что финансовое положение позволяло ей это.
