– Привет. – Он смотрит на меня, и я вижу его покрасневшие глаза за очками в черепаховой оправе. – Как ты меня нашла?
– Я знаю тебя, придурок.
Он улыбается, но глаза у него по-прежнему грустные.
– Знаешь, я собирался убежать.
– Знаю, – мягко отвечаю я. Он приподнимает угол одеяла, приглашая меня присоединиться. Я сворачиваюсь рядом, обнимая его руки ладонями.
– Я действительно собирался, – продолжает он. – Я собирался убежать навсегда. Я забрался сюда вчера поздно ночью только чтобы взять некоторые вещи… мою книгу. – Он поднимает свое сокровище, Роальда Даля в клеенчатой обложке. – Но потом нашел это. Я совсем забыл, что сделал этот альбом. – Он показывает обложку, и я читаю:
Моя семья, Эллиот Вентворт,
8 лет, 9 лет, 9 и ¾, 10 лет
Я смеюсь над тем, что и в детстве Эллиот стремился к фактологической аккуратности, даже когда дело касалось его возраста.
– Думаю, я начал это как школьный проект, но потом продолжал его еще некоторое время. – Он листает альбом. Тот начинается с генеалогического древа с маленькими фотографиями (аккуратно вырезанными) его дедушек и бабушек, родителей и его самого, а потом альбом превращается в кладезь воспоминаний: засушенный чертополох, привезенный из их первой поездки в Шотландию, разные музейные буклеты, билеты в кино и, самое ценное, совместные фотографии Эллиота и его родителей. Счастливых.
– Смотри, вот ты! – Эллиот показывает фотографии в углу страницы. И точно, там изображена пухленькая шестилетняя Пенни в бледном сарафане в крапинку, обнимающая долговязого семилетнего Эллиота за шею. На маленькой Пенни очки Эллиота. Одно из перьевых боа моей мамы обернуто у него вокруг шеи. Мы выглядим, как два психа.
Мы выглядим, как лучшие друзья.
– О боже, посмотри на мои волосы! – Я глазам своим не верю и издаю протяжный стон, рассматривая у себя на голове свалявшуюся мочалку под перевернутой вверх дном формой для пудинга.
– Думаю, ты выглядишь très chic
[26], дорогая, – говорит Эллиот.
– Лжец, – отвечаю я, пихая его под ребра.
Он ловит мой взгляд, потом вздыхает. И начинает говорить, бессознательно поглаживая корешок альбома.
– Я думал, что на этот раз я действительно уеду. Я уже взрослый теперь, или почти взрослый. Я мог бы это сделать. Я не хотел ни на кого полагаться. Я не хотел никого любить. Ведь любовь причиняет боль, так? – Я сжимаю его руку. – Но потом я пришел сюда и увидел все эти безделушки, которые собирал, пока был маленьким. Ладно, пусть моя семья была далека от идеальной…. Ты только посмотри, как относится теперь ко мне отец! Но в нашем доме жила любовь. Мне повезло, что у меня это было, пусть даже теперь все в прошлом. Лишь потому, что однажды это ушло, оно не стало менее ценным, ведь так?
– Нет, – шепчу я.
– Вот так и взрослеют? – спрашивает он с коротким смешком.
– Если ты про равные доли боли и счастья, печали, ужаса и радости, то, думаю, ты прав, – отвечаю я.
– Как понять, что ты готов повзрослеть?
– Не уверена, что мы это вообще понимаем. Не думаю, что даже наши родители понимают это.
– Ха! Может, это и справедливо для твоих мамы и папы… Но посмотри на моих. Они так закоснели в своих привычках, почти что статуи.
– Да ладно. Вспомни, через что они прошли. Они тоже растут.
Эллиот вздыхает.
– Много всего теперь меняется, да, Пенни? – Он склоняет голову мне на плечо.
– Да, многое действительно изменилось.
– Но мы-то никогда не изменимся, так? Мы не упустим того, что у нас есть?
Я беру его руку и крепко сжимаю. Отвечаю уверенно:
– Никогда.
Я знаю, что мы можем сидеть тут вечно, так что через несколько минут я мягко говорю:
– Эллиот, ты очень напугал нас. Почему ты не отвечал на наши сообщения? Алекс чуть с ума не сошел!
Эллиот ворочается под одеялом.
– Когда я залез сюда, я использовал телефон для подсветки и, наверное, заснул. Мой телефон сел, вот и все. Мне жаль, что я всех заставил волноваться, но мне лишь нужно было немного покоя.
– Понимаю. А теперь ты готов вернуться в реальный мир?
– Это обязательно? – Эллиот смотрит на меня с мольбой.
Я киваю.
– Ты не можешь провести тут остаток жизни. А как же шикарный особняк, о котором ты мечтал? Я не уверена, что это место тебе подходит…
– Тут ты права. Здесь не слишком шикарно. – Он кладет альбом туда, откуда он его взял, прикрывает одеялом полную вещей спортивную сумку.
Я выбираюсь из тесного пространства, потом помогаю выбраться Эллиоту. Вычесываю паутину из его волос, стряхиваю пыль с плеч.
– Пен? – говорит он, беря меня за руку.
– Да?
– Я рад, что ты меня нашла.
– Вики, я бы никогда не прекратила искать, никогда.
– Я знаю.
– Ты мой лучший друг во всем мире. Нет, даже больше. Ты вся моя жизнь. Я не смогу жить без тебя. Так что запрещаю тебе бросать меня вот так вот. Договорились?
– Никогда больше, – отвечает он. – Обещаю.
Глава сорок шестая
Когда мы возвращаемся ко мне домой, нет ни криков, ни ликований – лишь облегчение. Алекс бросается к Эллиоту и покрывает его поцелуями. Когда они, наконец, вспоминают, что кроме них в комнате есть еще люди, то робко расходятся, хотя Алекс продолжает крепко сжимать руку Эллиота. Мой друг поворачивается к своей матери и грустно улыбается ей.
– Прости за записку, – говорит он.
– Прости меня за все, – отвечает она. – Мы можем… попытаться начать все снова? Мы вдвоем?
Эллиот кивает.
– Только если мне вернут мою комнату, – говорит он.
Лицо его мамы светится, как рождественская елка.
– Правда? Ты хочешь вернуться домой?
– Если ты не против.
– Конечно!
И они обнимаются самым неловким и неуклюжим образом, но это ведь только начало.
На лице моей мамы написано облегчение.
– Где ты его нашла, Пенни?
Я вспыхиваю.
– Это торт-гусеница напомнил мне о маленьком закутке за стеной наших спален. Там Эллиот хранил все свои детские сокровища. Когда мы были маленькими, больше всего любили прятаться там.
– Помню, – говорит мама. – Как-то я потеряла тебя на весь день. Я и забыла об этом. – Тут ее глаза загораются. – Может быть, там мы сможем сложить часть лишней одежды из свадебного салона!
