Сарматы были в некотором отношении ближе к своим среднеазиатским культурным корням, чем скифы. Они принесли с собой новую орнаментальную традицию, добавив к среднеазиатскому звериному стилю любовь к тяжелым, вычурным формам и к металлическим изделиям, инкрустированным разноцветной эмалью и полудрагоценными камнями. Именно этот стиль в XIX веке ошибочно назовут готическим. Сарматская знать покупала или заказывала украшения и предметы роскоши у эллинистического мира так же, как это делали скифы, в то же время, однако, поддерживая связь с другими, развитыми иранскими культурами далеко на востоке. Великолепное золотое ожерелье принцессы, погребенной на Дону и найденной Володей Гугуевым, вероятно, прибыло из какой‑нибудь храмовой сокровищницы в Бактрии.
А главное, сарматы были более навязчивыми. Возможно, разумно думать о них как о ряде маленьких военных подразделений, или воинских кланов, которые покоряли народы, встречавшиеся на их пути, а затем ассимилировались с ними. Скифы по большому счету оставались за стенами греческих городов. Сарматы заходили внутрь, не обязательно путем осады или кавалерийской атаки, а чаще как влиятельные поселенцы, которым непросто было отказать, когда они просили их впустить. Они вступали в брак с греками и играли все более важную роль не только в правительстве, но и в торговле и производстве. В Пантикапее эта ассимиляция не встречала препятствий: правящая династия Спартокидов никогда и не была греческой, ее предки были фракийцами или скифами, и к римскому периоду Боспорское царство уже полностью иранизировалось. Его официальным языком по‑прежнему был греческий, но большинство населения, вероятно, говорило на сарматском или фракийском и поклонялось скорее Матери-Богине или героям персидских солярных культов, таким как Митра, нежели греческому пантеону.
Наверху, в своем акрополе над Керченским проливом, город Пантикапей процветал. На его монетах красовался вздыбленный грифон (символ золота), сжимающий в когтях пшеничный колос. По обеим сторонам от его главных ворот стояли рельефные изображения змееногой богини, Матери скифов. Царям его воздавали почести и льстили по всему греческому миру, и на Панафинеях, ежегодном афинском празднике, им подносили венки из дубовых или оливковых листьев, изготовленных из чеканного золота. Но затем, в I веке до н. э., наступил тяжелый политический кризис.
Новое скифско-крымское царство, созданное князьями, которых сарматы вытеснили из их старой столицы на Днепре, напало на Херсонес и другие греческие прибрежные города. Последний Перисад, царь из династии Спартокидов, не мог выгнать скифов и совершил роковой шаг, обратившись за помощью к Митридату Евпатору, царю Понта.
Это было все равно что позвать кота ловить мышей в рыбной лавке. Митридат (“Великий”) был блестящим сумасбродным империалистом, который мечтал расширить свое Анатолийское царство, превратив его в паниранскую империю, и покорить растущую Римскую державу наступлением с востока. Его военачальники усмирили крымских скифов, но затем подбили сарматов в самом Пантикапее на восстание, с тем чтобы свергнуть Спартокидов и захватить их трон. Митридат завоевал все восточное побережье Черного моря и втянул Боспорское царство в свою двадцатипятилетнюю войну с Римом. После того как он потерпел поражение от Помпея и умер в Пантикапее в 63 году до н. э., началась очередная смута, породившая, наконец, новую царскую династию, также индоиранского происхождения, которая признала верховную власть Рима и правила царством до IV века н. э., когда оно было захвачено вторгнувшимися готами.
Директриса Керченского археологического музея на собственной машине отвезла нас к Царскому кургану. Он возвышается как гора за последними пригородными садами и огородами, там, где начинается степь: пятидесятифутовый торфяной могильный холм, скрывающий под собой одну из царственных гробниц Спартокидов.
Перед курганом стоит маленький деревянный домик с садом и плодовыми деревьями. Директриса остановилась у забора и крикнула: “Марья Андреевна! Марья Андреевна!” Вскоре появилась очень старая женщина в косынке, которая пробиралась, обнажая в широкой улыбке золотые зубы, в нашу сторону через столпотворение гусей, котят и нагромождение облупленных белых эмалированных ведер. Она, как объяснила нам директриса, была потомственной сторожихой кургана. Когда великий Ашик
[57], первый директор Керченского музея древностей, завершил здесь свои раскопки в 1837 году, он назначил одного из своих людей сторожем и приказал ему оставаться на месте. И поскольку это указание так и не было отменено, его потомки жили здесь и хранили ключи с тех самых пор. Марья Андреевна, прапраправнучка первого сторожа, проковыляла к железным воротам и отперла их.
Перед нами было одно из архитектурных чудес света. Глубокий V-образный прокоп, изнутри облицованный каменной кладкой, ведет в центр холма. В конце этой сужающейся щели находятся врата тьмы, расселина, обрамленная ступенчатым песчаником, дверь в преисподнюю. Это похоже на темную расщелину, которая ведет в пещеру Сивиллы в Кумах возле Неаполя. В то же время это, разумеется, отверстие матки Матери-Богини. Из-за преднамеренного фокуса с перспективой, устроенного при помощи еле заметного сужения плит в прокопе, расстояние до ворот выглядит меньше, чем оно есть на самом деле, так что кажется, что каждый шаг вперед стремительно бросает вас по направлению к ожидающей в конце темноте.
Внутри холма находится прямоугольная каменная камера, на которой покоится купол. Больше там нет ничего, поскольку, когда Ашик расчистил входной прокоп от земли и щебня, которыми он был забит, и добрался до камеры, он обнаружил, что она была разграблена, вероятно, всего через несколько столетий после строительства. Но когда оглядываешься назад и смотришь в пустой проход, видно, что его направление было тщательно выверено. Вдалеке в солнечном свете сверкает гора Митридат, акрополь Боспорского царства, который каждый день на рассвете обрисовывало для мертвых глаз восходящее солнце.
В Царском кургане иранское восприятие святости сплавилось с греческим. Гробница датируется началом IV века до н. э., но кто ее построил – неизвестно. Возможно, Перисад I, но кажется более вероятным, что это был Левкон, сын Сатира I, правивший Пантикапеем с 389 по 349 год до н. э. Этот царь, прославившийся своим политическим и экономическим хитроумием, большую часть своего правления успешно манипулировал греческими деловыми кругами, заставляя их субсидировать его расходы на войну и охрану внутреннего правопорядка. Левкон фактически сумел нарушить законы любой традиционной экономики: он пополнял бюджет, увеличивая денежную массу, и не вызывал при этом инфляции. В своих “Стратегемах” Полиэн рассказывает:
Левкон, нуждаясь в деньгах, возвестил, что намерен чеканить другую монету, и надо, чтобы каждый принес ему все имеющееся, что оказалось бы подходящим для перечеканки. Они же принесли, сколько имели, а он, поставив другой отличительный знак, отчеканил на каждой монете двойную цену так, что, когда была собрана половина, у граждан не было бы отнято никакой прибыли
[58].
