Фундаментальная проблема с евро состоит в том, что оно исключило два критически важных механизма регулирования в случае событий, произошедших с некоторыми странами, но не произошедших с другими: процентная ставка и механизмы курса валют, – и ничего не поставило на их место. Еврозона не является тем, что экономисты называют «зоной оптимальной валюты», группой стран, успешно разделяющих общую валюту. Когда страны сталкиваются с потрясением, они могут подкорректировать ставку процента. Это действительно и для подобных стран, вроде США и Канады; процентная ставка у обеих стран сильно различается. Но евро ограничивает регулирование.
Некоторые предлагают альтернативу регулированию валютного курса в виде понижения всех зарплат и цен внутри страны. Это называется внутренней девальвацией. Если бы внутренняя девальвация была простой, то золотой стандарт не поставил бы барьер перед корректировкой в период Великой депрессии. Приспособиться через реальное повышение стоимости своей валюты проще для стран вроде Германии (как это делает сейчас Китай), чем для иностранных торговых партнеров через реальное обесценение своей валюты. Реального же повышения стоимости валюты можно добиться путем инфляции. Проще получить умеренную инфляцию, чем соответствующий уровень дефляции. Но Германия была к этому невосприимчива.
В итоге реальный валютный курс Германии настолько же низкий, как и в Китае: в Германии положительный торговый баланс (как в Китае), а ее торговые партнеры (вроде Испании) испытывают внешнеторговый дефицит. Когда существуют такие факторы, страна с положительным торговым балансом виновата точно так же, как и страна с дефицитом, и урегулирование должно происходить там, где его проще воплотить. Эта идея была изложена всем миром в обсуждениях Китая. Китай отреагировал, и это привело к исключительно высокому повышению реального валютного курса с 2005 года. В Европе же необходимое урегулирование не произошло.
Не в каждой стране может быть профицит бюджета, и таким образом взгляды некоторых людей в Германии, состоящие в том, что другие страны просто должны повторять их политику, в некотором смысле попросту непоследовательны. Для каждого профицита должен существовать дефицит. Сегодня страны с профицитом в особенно большой степени возлагают траты на других: всемирная проблема – недостаток совокупного спроса – усугубляется профицитом.
Для меня естественно сравнивать Европу и США. У 50 штатов в США общая валюта. И некоторые различия между нашей страной, где единая валюта работает, и Европой могут быть весьма наглядны. В США две трети всех государственных расходов происходят на федеральном уровне. Федеральное правительство принимает на себя всю тяжесть выплаты пособий по социальному обеспечению, пособий по безработице и капиталовложениям вроде дорог и научных исследований. Антицикличная политика заложена в федеральном правительстве. Федеральное правительство спасает банки – даже большинство государственных банков – через Федеральную корпорацию по страхованию вкладов. В США свободное передвижение, но никого не волнует, что какой-нибудь штат вроде Северной Дакоты останется без населения в результате переселения. В действительности это снижает цену конгрессменов этого штата.
Евро – проект политический, но политика оказалась недостаточно сильна для того, чтобы его завершить, сделать то, что необходимо, чтобы создать валютную зону, объединяющую столь разнообразную группу стран. Надежда на то, что со временем проект будет завершен и евро сплотит все страны вместе, на практике имела прямо противоположный эффект. Старые раны снова вскрылись, и развилась новая неприязнь.
Когда все шло хорошо, никто не задумывался об этих проблемах. Я надеялся, что долговой кризис Греции, разразившийся в январе 2010 года, станет толчком для проведения более фундаментальных реформ. Но было сделано немногое. На момент публикации этой книги процентная ставка в Испании находится на ненадежных уровнях, и нет никаких перспектив ее восстановления в ближайшее время.
Главная ошибка Европы, сделанная, в общем, Германией, состояла в том, что причину проблем периферийных стран вроде Испании она видела в их безрассудных растратах, хотя Греция претерпевала серьезный дефицит в годы до кризиса, а в Испании, как и в Ирландии, был профицит и низкий уровень долга (относительно их ВВП). Таким образом, концентрация на строгой экономии не смогла предотвратить возрождение кризиса в Европе, не говоря уже о его решении.
Ранее я объяснял, как высокий уровень безработицы увеличивает неравенство. Но из-за того, что богатейшие тратят меньшую часть своего дохода, чем малообеспеченные, у которых нет иного выбора, кроме как тратить все, неравенство приводит к ослаблению экономики. Это порочный круг. А политика затягивания поясов только обостряет ситуацию. Сегодня проблемой Европы является недостаточный спрос. По мере того, как продолжается депрессия, банки менее охотно выдают кредиты, снижаются цены на жилье, а семьи становятся беднее и беднее, а все более неопределенное будущее снижает спрос еще больше.
Ни одна крупная экономика – а Европа ею является – никогда не выходила из кризиса в тот момент, когда проводилась политика экономии. Экономия всегда неминуемо и предсказуемо все ухудшает. Единственными примерами того, как стесненность бюджета привела к восстановлению, являются небольшие страны, обычно с гибким курсом обмена, торговые партнеры которых стремительно развивались, так что экспорт заполнял пробел, созданный урезанием государственных расходов. Но это совсем не та ситуация, с которой сегодня столкнулась Испания: ее основные торговые партнеры находятся в рецессии, и у нее нет контроля над валютным курсом.
Европейские лидеры поняли, что проблемы Европы не будут решены без развития. Но им не удалось объяснить, как развитие может происходить в условиях жесткой экономии. Таким образом, они заявляют, что необходимо восстановление надежности. Экономия не принесет ни развития, ни надежности. Неудачные меры последних двух лет в части Европы, когда она неоднократно испытывала разномастные решения, не понимая реальной проблемы, подорвали уверенность. Из-за того, что экономия остановила развитие, она также уничтожила уверенность, и будет продолжать это делать независимо от того, сколько раз будет сказано о важности надежности и развития.
Меры жесткой экономии по большей части были неэффективны, потому что рынок понял, что они будут связаны с рецессиями, политическими беспорядками, неутешительными улучшениями состояния бюджета и уменьшением доходов от налогов. Рейтинговые агентства понизили рейтинг стран, принимающих меры экономии, и заслуженно. Рейтинг Испании понизили, когда прошли первые меры экономии: агентство посчитало, что Испания выполнит обещанное, и оно знало, что это приведет к низкому темпу развития и увеличению количества экономических проблем.
Хотя политика жесткой экономии была введена с тем, чтобы решить проблему кризиса «суверенного долга» и спасти банковскую систему, Европа часто обращалась к равно неэффективным временным мерам. За последний год Европа затеяла дорогостоящую, бесплодную спасительную операцию: предоставление банкам денег, чтобы они могли купить верховные органы, помогло поддержать верховные органы; предоставление денег верховным органам помогло поддержать банки. Но это было не что иное, как экономическое шаманство, скрытый дар банкам в размере десятков миллиардов долларов, и рынок видел это насквозь. Каждая мера была временно смягчающей, а эффекты исчезали раньше, чем о них извещали ученые мужи. Когда полностью раскрылась неэффективность спасительных мер, финансовая система кризисных стран была подвергнута опасности. Наконец, спустя почти два с половиной года после начала кризиса, они поняли безрассудство этой стратегии. Но даже тогда они не смогли придумать эффективную альтернативу.
