Факт остается фактом: экономика в годы, предшествовавшие сегодняшнему кризису, была болезненно слаба, а пузырь на рынке жилья и неустойчивое потребление, связанное с ним, лишь поддерживали в ней жизнь. Без них уровень безработицы был бы высоким. Было абсурдно полагать, что укрепление банковской системы может в одиночку справиться с задачей исцеления экономики. Возврат экономики к тому, «где она была», не решит основополагающих проблем.
Травма, которую мы переживаем прямо сейчас, напоминает травму, которую мы переживали 80 лет назад в период Великой депрессии, случившейся в результате похожего ряда обстоятельств. Тогда, как и теперь, мы столкнулись с развалом банковской системы. Но и сейчас, и тогда этот крах являлся одним из следствий более глубоких проблем. Даже если мы возьмем правильный курс в избавлении от травмы, связанной с несостоятельностью финансового сектора, потребуется не менее десяти лет, чтобы привести экономику к полному выздоровлению. При наилучшем стечении обстоятельств мы переживем затяжной спад. Если же мы отреагируем неадекватно, как мы это делали раньше, затяжной спад продлится еще дольше, а сходство происходящего с Великой депрессией станет еще более ощутимым.
Сегодня, через четыре года после начала рецессии, уровень безработицы превышает 8 процентов, чего не было со времен Великой депрессии. Еще ни разу за последние 60 лет не было такого, чтобы объем экономического производства через четыре года после рецессии, едва превышал уровень до ее начала. Процент трудоустроенного гражданского населения сократился вдвое больше, чем после любого экономического спада в период после Второй мировой войны. Совершенно не удивительно, что экономисты начали размышлять над сходствами и различиями между Затяжным спадом и Великой депрессией. Сделать правильные выводы не так-то просто.
Многие утверждали, что Депрессия была спровоцирована в первую очередь чрезмерным сокращением денежной массы со стороны ФРС. Бен Бернанке, исследователь Великой депрессии, публично заявил, что она была для него уроком и одновременно причиной, по которой он открыл денежный кран. Но он выкрутил его слишком сильно. Начиная с 2008 года баланс ФРС вырос в два, а затем в три раза относительно более раннего уровня. На сегодняшний день он составляет $2,8 триллиона. И хотя с помощью этой меры ФРС удалось спасти банки, ей не удалось спасти экономику.
Факты не только дискредитируют ФРС, но и поставили под сомнение традиционные интерпретации причин Депрессии. Озвучивалось предположение, что ФРС вызвала Депрессию сокращением денежной массы, и если бы она увеличила денежную массу, – иначе говоря, сделала то, что она делает сегодня, – можно было бы предотвратить полномасштабную Депрессию.
В отличие от точных наук, в экономике трудно проверить гипотезу с помощью контролируемого эксперимента. Но неэффективность меры увеличения денежной массы в борьбе с сегодняшней рецессией должна раз и навсегда уничтожить представление о том, что именно монетарная политика была главным виновником событий 1930-х годов. Причины сегодняшних и прошлых проблем нужно искать где-то в другом месте. Корень сегодняшней проблемы – в так называемом реальном секторе экономики. У нас есть определенное количество видов деятельности, среди которых есть те, что нам нужны, и те, что отмирают. Так же и с людьми: есть ряд работников, которые востребованы, а есть те, с которыми мы не знаем, что делать. Реальный сектор экономики находится в состоянии болезненного перехода на протяжении нескольких десятилетий, но происходящие перемены до сих пор остаются без должного внимания. Кризис реального сектора выходит за временные рамки затяжного спада, впрочем, как и когда-то – за рамки Великой депрессии.
Последние несколько лет мы с Брюсом Гринвальдом занимаемся исследованием альтернативной теории Депрессии, а также альтернативным подходом к осмыслению проблем, которые переживает наша экономика сегодня. Нам видится, что финансовый кризис 1930-х годов был следствием не столько кризиса финансового сектора, сколько фундаментальной слабости нашей экономики. Крах банковской системы достиг кульминационной точки только в 1933 году, уже спустя довольно большой промежуток времени после начала Депрессии и стремительного роста уровня безработицы. К 1931 году ее уровень составил 16 процентов, а в 1932 году он достиг 23 процентов. По всей стране начали возникать гувервилли
[136]. Главной причиной происходящего было структурное изменение в реальном секторе экономики: повсеместное снижение цен (и, соответственно, доходов) на сельскохозяйственную продукцию, вызванное тем, что ранее расценивалось как «положительная сторона» – возросшей производительностью.
В начале Депрессии более одной пятой всех американцев работали на фермах. В промежутке между 1929 и 1932 годами доходы этих людей сократились на одну, а то и две трети, усугубив проблемы, которые фермеры испытывали на протяжении уже нескольких лет. Сельское хозяйство пало жертвой собственного успеха. В 1900 году для того, чтобы произвести достаточное для страны в целом количество продовольствия, требовалось участие большей части населения США. Затем произошла революция в сельском хозяйстве, которая в течение целого века набирала обороты – более качественные и эффективные семена, удобрения, методы ведения сельского хозяйства вкупе с распространяющейся механизацией процессов. Сегодня 2 процента американцев производят больше пищи, чем мы способны потребить.
Этот переход по факту означал, что уничтожалась занятость на фермах вместе с заработками. В связи с ускоряющейся производительностью объемы производства росли быстрее, чем спрос, из-за чего цены резко упали. Именно этот фактор больше остальных поспособствовал стремительному снижению уровня доходов. Фермеры (как сегодня рабочие) начали активно прибегать к заимствованиям, чтобы поддерживать уровень жизни и производство. Поскольку ни сами фермеры, ни банки не ожидали столь резкого снижения цен, очень скоро последовал кредитный кризис. Фермеры просто не имели возможности выплачивать взятый ими кредит. Финансовый сектор затянуло в водоворот снижающихся доходов в сельском хозяйстве.
Проблема затронула и города. По мере снижения доходов у фермеров оставалось все меньше денег, чтобы тратить их на приобретение продукции фабрик. Производства были вынуждены увольнять рабочих, из-за чего еще больше сократился спрос на сельскохозяйственную продукцию, и цены на нее упали еще ниже. Вскоре этот порочный круг затронул всю национальную экономику.
Стоимость активов (к которым, например, относятся дома) часто падает вместе со снижением доходов. Фермеры попали в ловушку упадка в собственном секторе и своих местностях. Снизившиеся доходы и благосостояние осложнили миграцию в города, к тому же из-за высокого уровня безработицы перемещение в города не казалось таким уж привлекательным. В 1930-е годы, несмотря на серьезное сокращение доходов от фермерской деятельности, процент людей, перебравшихся в города, был очень невысоким. Между тем фермерские хозяйства продолжали производить свою продукцию, при этом им приходилось работать еще больше для того, чтобы как-то компенсировать потерю доходов в связи со снижением цен. С позиции отдельного человека это довольно разумно, с позиции группы людей – нет, так как любое увеличение объемов производства приводит к снижению цен.
