Миллер не только допустил, что лучше всего именно бихевиористская модель объясняет, почему фирмы все-таки выплачивают дивиденды, но он также с радостью признал существование модели индивидуального поведения инвесторов. Он написал: «За деятельностью любой крупной компании может стоять история семейного бизнеса, семейных ссор, судебных тяжб и бракоразводных процессов, а также масса других домыслов, которые почти совершенно не важны для наших теорий выбора портфеля активов. То, что мы абстрагируемся от всех этих историй в процессе построения наших моделей, объясняется не тем, что эти истории нас не интересуют, а тем, что они могут быть слишком интересными и, следовательно, отвлекать нас от изучения преобладающих рыночных сил, которые должны быть нашей главной заботой». Только вдумайтесь в эту фразу: мы должны игнорировать причины, по которым люди совершают то, что они совершают, не потому, что нам это неинтересно, но потому, что это нам слишком интересно. Я только не мог понять, на чьей стороне был Миллер.
Выступление Миллера состоялось на послеобеденной сессии последнего дня конференции, модератором сессии был Юджин Фама, тоже член факультета университета Чикаго и ярый защитник рационального подхода. Другим спикером на той же сессии был Эллан Клейдон, который, как и Миллер, не презентовал ничего нового из своих исследований, а просто критиковал доклад Роберта Шиллера, который мы детально обсудим в главе 24. Сам Шиллер выступал на этой сессии в роли дискуссанта наряду с двумя другими защитниками эффективного рынка – Ричардом Роллом и Стивом Россом. Шифрин и Статман могли только давать комментарии из зала. Понятно, что для этой части программы все было устроено в интересах хозяев конференции. Спишите это на преимущество «игры дома».
Шиллеру досталась нелегкая роль дискуссанта доклада, который критиковал его собственную работу, при этом у самого Шиллера не было возможности представить оригинальную версию своего исследования в подробностях. И все же его замечания были, как обычно, спокойными и хорошо аргументированными. Он отметил, что и Миллер и Клейтон ссылались на модель научной революции Томаса Куна, согласно которой парадигмы меняются только тогда, когда достаточное количество эмпирических аномалий признаются как действительные отклонения от общепризнанный истины. В своих докладах Клейтон и Миллер заявляли, что революция, к счастью, еще не на дворе. Вот как начиналось выступление Шиллера: «Возможно, нам только предстоит увидеть нечто столь драматичное, как научная революция. Это тем не менее не означает, что революция приведет обязательно к отказу от исходных положений о рациональности в пользу механизмов массовой психологии». Шиллер объяснил, что будет вместо этого: «На мой взгляд, изучение поведенческих проекций моделей эффективного рынка в некотором смысле расширяет существующие модели эффективного рынка. Я смог бы преподавать модель эффективного рынка своим студентам с гораздо большим удовольствием, если бы мог описывать их скорее как специфические экстремальные случаи, перед тем как перейти к более реалистичным моделям». Хорошо сказано, и все еще сохраняет актуальность.
Как обычно, после таких встреч или после дебатов между политическими кандидатами каждая из сторон совершенно уверена в своей победе. Состоявшиеся дебаты между исследователями финансового поведения и защитниками гипотезы эффективного рынка были только началом, они продолжались еще на протяжении последних 30 лет, но в некотором смысле все началось именно в тот день в Чикаго. В следующем разделе вы увидите, куда привели нас эти дебаты.
18
Аномалии
В модели научной революции Томаса Куна, о которой речь зашла в конце чикагской конференции, содержалось одно важное условие: изменение парадигмы может произойти только тогда, когда эксперты признают, что большое количество аномальных случаев не могут быть объяснены в рамках существующей парадигмы. Чтобы опровергнуть общепризнанную истину, недостаточно иметь в запасе несколько разрозненных необъяснимых фактов. Та конференция не стала для меня поводом впервые задуматься о связи между идеями Куна и тем, над чем я работал. Я уже давно думал над этим, но только втайне, про себя. Будучи еще совсем недавно на многообещающей стадии своей карьеры, с моей стороны было бы неосмотрительно, дерзко и даже саморазрушительно говорить о собственной работе как о чем-то, что могло стать частью «революции». Мои амбиции были гораздо скромнее: просто опубликовать несколько статей и своим примером показать, что объединение психологии и экономики было делом, стоящим потраченного на него времени. Но я, конечно, прочитал новаторскую книгу Куна «Структура научных революций» и втайне на досуге размышлял, могло ли в экономике случиться что-то, похожее на парадигматический сдвиг.
Парадигматический сдвиг – это одно из тех редких событий, имеющих характер катаклизма, которые происходят в науке тогда, когда люди совершают значительный разрыв с тем, как дисциплина развивалась, и берут новое направление. Революция Коперника, в ходе которой Солнце было помещено в центр Солнечной системы, – возможно, самый известный пример. Эта парадигма пришла на смену системе мира Птолемея, в котором все объекты нашей Солнечной системы вращались вокруг Земли. Учитывая, что планеты не вращаются вокруг Земли, теперь кажется странной ставшая архаичной вера в состоятельность геоцентрической модели. Но на протяжении веков астрономы, используя эту геоцентрическую модель, в действительности смогли проделать огромную работу по объяснению движения планет, хотя все же с многочисленными ситуативными модификациями основной модели, получившие название эпициклов: они представляли собой мини-окружности, расположенные вокруг главной окружности, по которой планеты, как предполагалось, вращались вокруг Земли.
На конференции в Чикаго докладчики, которые защищали статус-кво, обычно говорили об идее парадигматического сдвига как об очевидной ошибке, суть их замечаний заключалась в том, что нет никаких причин полагать, что мы стоим на пороге революции. Конечно, тот факт того, что они повторяли это снова и снова, подразумевает, что у традиционалистов, по крайней мере, появились некоторые сомнения. Стратегия рационалистов обычно состояла в том, чтобы взять отдельный вывод исследования и объяснить, почему он не является столь революционным, каким представляется. Если необходимо, сторонники, защитники традиционной парадигмы могли всегда подобрать некую экономическую версию эпицикла, с помощью которой можно было рационализировать ситуацию, которая выходила за рамки рационального объяснения. Каждая отдельная аномалия могла быть проигнорирована под предлогом того, что это единичный случай, для которого обязательно должно было существовать удовлетворительное объяснение, нужно было только тщательно поискать. Для создания настоящего парадигматического сдвига, как я понимал, нам была необходима целая серия аномалий, каждая из которых требовала бы своего собственного объяснения. Как раз в нужное время и в нужном месте мне свалилась в руки возможность собрать и задокументировать такой список аномалий, и мне хватило ума ухватиться за этот шанс.
Через некоторое время после возвращения в Итаку из Ванкувера я участвовал в одной конференции и сидел рядом с экономистом по имени Хал Вариан, на тот момент известным теоретиком, который позднее стал главным экономистом компании Google. Хал рассказывал мне о новом журнале, который начинала выпускать Американская экономическая ассоциация, – «Журнале экономических перспектив». Хал был там консультирующим редактором. Редакционный совет думал о том, какие рубрики могли бы стать в журнале регулярными. Сообразительный Барри Нейлбафф собирался писать заметки об экономических головоломках и загадках. Хау и я придумали еще одну идею для регулярной рубрики: я мог бы писать про аномалии. Главного редактора журнала, Джозефа Штиглица, который любит «раскачивать лодку», не пришлось долго убеждать, и концепция была одобрена. Четыре раза в году мне предоставляли площадку для того, чтобы писать об аномалиях. Я мог документировать те предположительно малозначимые факторы, которые на самом деле имели значение, либо другие факты, которые не были важны с позиции стандартной экономической теории.
