Есть несколько возможных причин, по которым психологи так и не примкнули к экономистам. Во-первых, хотя мало кто из психологов испытывает привязанность к теории рационального выбора, все же изучение исходных положений этой теории не представляется им интересным. Обычно они реагируют так: «Разумеется, люди обращают внимание на невозвратные издержки! Разве кто-то думает иначе?» Во-вторых, те наработки в области психологии, которые в конечном итоге стали использовать экономисты-бихевиористы, самими психологами не считаются последними достижениями в этой области. Если бы психологи стали использовать кривые спроса и предложения в своих статьях, экономисты бы не поняли, что в этом столь увлекательного. И, наконец, по какой-то причине изучение «прикладных» проблем в психологии традиционно считалось не самым престижным занятием. Изучение причин того, почему люди оказываются в долгах или их исключают из школы, – просто не те темы, которые приносят психологам научную славу и известность, за исключением Роберта Чалдини.
Кроме того, мы, экономисты-бихевиористы, не особенно преуспели в том, чтобы сделать вклад в психологию со своей стороны, что могло бы поддержать своего рода взаимное научное обогащение, на которое мы изначально рассчитывали. Наш вклад в область психологии состоял преимущественно в том, чтобы понять, каким образом модифицировать экономический инструментарий для изучения не только Рационалов, но и просто Людей, при этом мы не стремились внести что-то новое в область исследования именно поведения. Из сформировавшейся группы экономистов, которые стали лидерами в новой области, только Джордж Левенштейн действительно внес вклад в психологию. Будучи по образованию экономистом, Джордж также является талантливым психологом, возможно, этим он обязан частично своим генам. Его второе имя начинается с буквы Ф, что означает Фрейд; Зигмунд был его прапрадедушкой.
Несмотря на то что эта попытка объединить экономистов и психологов в рамках новой дисциплины не увенчалась успехом, Эрик Ванндер продолжал помогать развивать это новое направление, даже если в этом направлении оставались только экономисты. Небольшой размер Фонда Расселла Сейджа означал, что он не может выступать основным источником финансирования исследований в случае, если новое направление разрастется за пределы небольшой группы инициаторов, поэтому Эрик убедил совет директоров продолжить поддержку поведенческой экономики в ограниченном масштабе, но чрезвычайно необычным способом. В отличие от первой попытки, эта оказалась чрезвычайно успешной.
Вот что придумал Эрик. В 1992 году Фонд собрал группу исследователей и назвал ее «Круглый стол экономистов-бихевиористов», предоставил им скромный бюджет и поставил цель ускорить развитие направления. Первыми членами Круглого стола были Джордж Акерлоф, Алан Блайндер, Колин Камерер, Джон Элстер, Дэнни Канеман, Джордж Левенштейн, Том Шеллинг, Боб Шиллер, Амос Тверски и я. В пределах разумного мы могли тратить выделенные нам средства по своему усмотрению.
Участники круглого стола решили, что лучший способ использовать наш ограниченный бюджет (вначале он составлял 100 000 $ в год) – это воспитать и привлечь в наши ряды молодых ученых. Чтобы это сделать, мы организовали двухнедельные летние интенсивные тренинги для выпускников. На тот момент ни один университет не преподавал курса по поведенческой экономике, поэтому такая программа стала бы способом для студентов со всего мира узнать об этом новом направлении. Эти двухнедельные программы официально назывались Летний институт Фонда Рассела Сейджа по поведенческой экономике, но с самого начала все называли их летними лагерями Рассела Сейджа.
Первый летний лагерь мы провели в Беркли летом 1594 года. Колин, Дэнни и я выступили в роли организаторов, еще несколько членов круглого стола присоединялись на несколько дней в качестве преподавателей. Мы также пригласили несколько докладчиков в качестве гостей, таких как Кен Эрроу, Ли Росс (социальный психолог) и Чарли Плотт. Чтобы заинтересовать молодых исследователей и привлечь их к нашей работе, мы также пригласили двух экономистов, недавно получивших ученые степени: Эрнста Фера и Мэтью Рабина. Оба независимо друг от друга приняли решение строить свою профессиональную карьеру в области поведенческой экономики.
Эрнст Фер – это экономист, которому, на мой взгляд, больше всех повезло с именем. Если описать его одним прилагательным, то этим прилагательным будет «честный» (earnest по-англ.), а тема, которая интересовала его больше всего, была справедливость (fairness по-англ.). Эрнст был австрийцем по рождению, он стал ключевой фигурой в движении по развитию поведенческой экономики в Европе, штаб-квартира которого базировалась в Университете Цюриха в Швейцарии. Как и Колин, он также стал известным практиком в области нейроэкономики.
Первая статья Фера, на которую мы обратили внимание, описывала результаты исследования с применением экспериментального метода. Он и его соавторы показали, что в условиях лаборатории «организации», которые делали выбор в пользу выплаты зарплаты выше минимального уровня, были вознаграждены тем, что их сотрудники проявляли большее усердие. Этот результат совпадал с тем, что когда-то предположил Джордж Акерлоф, а именно, что трудовые контракты можно рассматривать частично как обмен подарками. Гипотеза состоит в том, что если работодатель относится к своим сотрудникам хорошо в смысле заработной платы и условий труда, то подарок, который он получит взамен, это большее усердие работников и меньшая текучесть кадров. Таким образом, выплата заработной платы выше среднего уровня по рынку является экономически выгодной.
В отличие от этого исследования первая работа Мэтью Рабина в области поведенческой экономики была теоретической, и на тот момент она стала наиболее важной теоретической работой в области экономики со времен «Теории перспектив». Его работа стала первой серьезной попыткой развить теорию, которая объясняла бы кажущееся противоречивое поведение, наблюдаемое в ситуациях, похожих на игры «Ультиматум» и «Диктатор». Противоречие состояло в том, что в игре «Диктатор» участники вели себя как альтруисты, отдавая деньги анонимному незнакомцу, но при этом в игре «Ультиматум» проявляли враждебность по отношению к тем, кто считал их поступок несправедливым. Таким образом, возникает вопрос: делает нас счастье другого счастливее или несчастнее, скажем, из-за зависти? Ответ, который предложил Рабин, основан на эффекте взаимности. Мы проявляем благосклонность к тем, кто относится к нам хорошо, и ведем себя плохо по отношению к тому, кто относится плохо к нам. Выше мы уже обсуждали похожий вывод о том, что что люди действуют как «условные кооператоры»: этот вывод совпадает с моделью Рабина.
Мэтью – тоже примечательный персонаж. Обычно он одет в выцветшую футболку, которых у него, кажется, бессчетное количество. Еще он очень веселый. Я был одним из рецензентов, которых попросили сделать отзыв на его статью про справедливость, когда он подал ее для публикации в журнал «Америкэн экономик ревью».
Я написал восторженный отзыв, рекомендуя принять статью для публикации, но добавил, не конкретизируя, что автор, к сожалению, пропустил важную сноску, которая была включена в предыдущую версию статьи. Сноска относилась к игре, которую экономисты называли «цыпленок», где проигравшим считался тот, кто уступал другому. Вот эта сноска, которую он восстановил в опубликованные версии статьи: «Когда я использовал обычное название этой игры, я обратил внимание, что это название – видовая дискриминация кур: нет никаких доказательств тому, что куры более трусливы, чем люди или чем другие животные».
