После этого очень значимого события мы подготовку инструкторов делового администрирования и образование отделений по нескольким причинам прекратили.
Одной из причин, почему мы так поступили, явилась замеченная мной тенденция образования финансовой пирамиды.
Дело в том, что социальные слои, поставляющие нам слушателей на бизнес-курсы и слушателей на обучение в качестве инструкторов, – разные. В первом случае мы имеем дело с предпринимателями и менеджерами, сильной стороной которых является скорее умение постоять за себя, продавить свою позицию, чем образованность и интеллигентность. Контингент же потенциальных инструкторов – прямо противоположный. Понятно, что с этим контингентом работать куда легче, чем с предпринимателями, с которыми, если не знаешь существа дела, «можно и на грубость нарваться».
И вот некоторые наши инструктора, еще не имевшие собственного бизнес-опыта, призванные заниматься подготовкой предпринимателей и менеджеров, переключились на подготовку новых инструкторов, пользуясь теми конспектами, которые вели на наших инструкторских курсах. Это хоть и не «седьмая вода на киселе», но и не первая. Понятно, что к ним могли приходить люди, еще менее пригодные к инструкторской работе, чем они сами.
Таким образом, начала строиться пирамида: обучение тому, как обучать тех, кто будет обучать тех, и т. д. Понятно, что в конце окажутся те, кто, заплатив деньги за обучение, никогда их не окупит.
Было жаль прекращать это дело, поскольку сама методика подготовки инструкторов была хорошей, но все же моральные соображения перевесили. Кроме того, жизненные обстоятельства вынудили меня надолго покинуть пределы еще великой тогда страны.
2.20 Ветер экономических перемен
Советский Союз менялся на глазах. Стоило отсутствовать в стране месяц-другой, как уже не было уверенности, что держишь руку на пульсе происходящего. Но и в этой переменчивости была своя устойчивость.
В 1988 г. в жизнь целомудренных, не развращенных экономическими свободами граждан ворвались кооперативы. Их уставы содержали замечательные строчки о том, что покупать и продавать товары и услуги, в том числе и рабочую силу, они могут по тем ценам, по которым сочтут нужным. Правда, затем посыпались разного рода законодательные ограничения, но человеку смышленому обойти их не составляло труда. Компетенция законодателя явно уступала компетенции предприимчивого кооператора.
Вскоре и государственные предприятия получили определенные свободы, в частности, в использовании договорных цен, и главный экономический механизм горбачевской «перестройки», в чем-то разрушительный, а в чем-то созидательный, сложился. Суть его сводилась к возможности быстрого обогащения двух категорий граждан:
1) предприимчивых производителей товаров и услуг, умело продающих результаты своего труда;
2) предприимчивых расхитителей так называемой социалистической собственности, смело и умело реализующих возможности своего служебного положения.
Обе категории оказались в полном ладу с законом, столь запутанным и двусмысленным, что становиться сразу на чисто уголовный путь обогащения значило расписаться в собственной правовой и экономической бездарности.
Значило ли это, что законодатель оказался некомпетентным и бездарным? Да, он производил такое впечатление. Но это было не совсем так. Просто законодатель сам оказался, что называется, лицом заинтересованным, ибо в значительной степени формировался из второй упомянутой нами группы граждан, группы предприимчивых расхитителей или их представителей:
именно тогда, когда законодатель борется сам с собой, закон оказывается запутанным и двусмысленным.
Это был недолгий и, по-своему, романтический период (1988–1989 гг.), когда еще не произошло разгула преступности и сращивания криминала с политическими структурами, правоохранительными органами и судебной системой.
Кооператоры, ощущая общее братство, часто встречались между собой, вели какие-то переговоры за богато накрытыми столами в ресторанах, в одночасье ставших для них более чем доступными.
Если во вторую группу граждан мог попасть далеко не всякий, то уж кооператив-то открыть мог, подсуетившись, всякий. И даже – в Москве, если в родном городке прижимают.
Можно было оценивать роль кооперативов процентами в общем объеме производства страны. Это значило не очень успешно ориентироваться в ее экономическом механизме. Но можно было оценивать и по-другому.
Любой советский человек мог теперь покинуть буксующий, сползающий назад экспресс административно-экономического принуждения и самостоятельно отправиться в путь по экономическому бездорожью.
Добродетель советского человека подверглась суровому испытанию.
Раньше искренне считалось: советского человека не купишь, он на деньги не падок. Разве что отдельные отщепенцы. Да и откуда у честного человека большие деньги?! Теперь же оказалось, что очень даже и купишь. Настоящей проверки большими деньгами, позволяющей оставаться в ладу с законом, советский человек сплошь и рядом не выдерживал и деньгами быстро развращался.
Еще вчера сто рублей при распределении премии напрягали интеллигентный коллектив, а сегодня один на другого косо поглядывает, потому что тот, другой, положил тридцать тысяч не в тот карман и вроде не собирается перекладывать.
У многих руководителей появилась ностальгия по экономической несвободе. Как хорошо было раньше! Подчиненным говоришь: «Ребята, дорогие, заплатил бы вам больше, да дурные порядки не позволяют! Что поделаешь, страна дураков!..» А сегодня ребята понимают, что заплатить им можешь как по триста рублей, так и по три тысячи. И ни от каких порядков это не зависит, а лишь от твоего личного субъективного решения. А сколько – правильно? Уже убедились, что если больше заплатишь, это вовсе не означает, что будут работать лучше или что красть перестанут.
И между предприятиями – то же самое. Можно спросить за выполнение заказа пять тысяч, а можно – и двести пятьдесят! Как уж оформить – это дело техники. Возможности есть, а критерия нет: сколько запросить или на сколько согласиться. Критерий мог дать только рынок, а он не сложился. Да и как он сложится, если законодательство все время меняется – и по времени, и по регионам.
Экономическая свобода обернулась экономическим произволом: кто смел, тот и съел. А законодатель творит новый закон, чтобы как-то урезонить экономический произвол, причина которого в его собственной, кипучей и небескорыстной деятельности:
любая приватизация начинается с приватизации законодательства.
2.21 На пути к эксперименту
Основная масса советских людей, не решаясь пуститься в свободное экономическое плавание и видя, как огромные куски пирога проплывают мимо носа, озлоблялась все больше. На честных кооператоров и нечестных нуворишей, на собственную рабскую беспомощность, на ловких деляг от политики и на честных политических сусаниных. На покидающих родину и на остающихся, продающих ее по частям.
