Она прошла мимо обломков внешних оборонительных укреплений к площади – основному месту встречи, где местные жители у кафе уже катали шары. Другие расположились на тенистой террасе, читали газеты и потягивали пиво.
Диана не понимала, как в девять утра можно пить что-то крепче кофе, но здесь это было обычным делом. Официант принес три бокала вина и еще два с напитком, с виду весьма напоминающим коньяк, занявшей самый крайний столик стайке горничных из отеля, одетых в розовые передники и шапочки. Швабры ровным строем стояли у стены кафе.
«Ничего удивительного, что здесь столько людей умирают от цирроза печени», – подумала Диана, шагая через площадь к стоянке такси. Водитель первой в очереди машины затушил сигарету.
– Oui, madame?
– Bonjour, monsieur. В Ниццу, пожалуйста. Кур-Салея.
– Mon plaisir, madame.
Усаживаясь на заднее сиденье, она заметила, что водитель смотрит на ее ноги, и вздохнула про себя. Старику явно стукнуло семьдесят.
Улица Кур-Салея делила старый город Ниццы надвое с восточной стороны Английской набережной. Здесь вокруг цветочного рынка располагались лучшие рестораны и кафе. Диана приезжала сюда каждое утро, это стало для нее своеобразным ритуалом: она читала местную газету, слушала льющуюся вокруг речь и таким образом совершенствовала свой французский.
К ее появлению – задолго до десяти утра – основные дневные дела обычно уже подходили к концу. Лоточники поливали из шлангов булыжную мостовую вокруг палаток, многие готовились встретиться с приятелями в одном из кафе за плотным и очень ранним обедом: если вставать в полтретьего ночи и работать, в половине одиннадцатого желудок потребует еды.
Она вышла из такси у здания оперного театра и остальную часть пути прошла пешком, стараясь держаться в тени. Солнце стояло уже высоко, и Диане не хотелось, чтобы потек макияж.
Как и следовало ожидать, к этому времени торговля на цветочном рынке начала сворачиваться. Всего за несколько сантимов Диана купила шикарный букет из розовых и белых лилий буквально за минуту до того, как торговец швырнул бы их в кузов безбожно дымящего соляркой «Форда» (лоточники сбывали остатки утреннего запаса почти даром), пересекла дорогу и оказалась в своем любимом уличном кафе.
Едва Диана ступила на низкую деревянную террасу, устроенную с тем, чтобы ноги посетителей оставались сухими, когда мостовую на рынке поливают из шлангов, patron оторвал взгляд от газеты и помахал рукой. Ему нравилась прекрасная англичанка, которая последний месяц часто заглядывала в его кафе. «Сегодня она обворожительна», – подумал он, взяв у нее цветы и провожая к обычному столику. Он уже было пожалел, что не преподнес ей букет сам, но вовремя опомнился: ведь он женат и к тому же весьма немолод для таких глупостей.
Каждое утро, приветствуя Диану, он рассказывал маленький анекдот – обязательно на английском, с сильным акцентом.
– Bonjour, madame!
– Bonjour, Armand. Итак?
Вытерев лысину, хозяин кафе сунул белоснежный платок обратно в передний карман фартука и сложил руки на круглом животе, от предвкушения кончики нафабренных усов дернулись кверху.
– Alors… – Он театрально подтянулся, откинул назад голову и доложил: – Вчера вечером я сказал жене, что купил собаку без носа.
Он отступил на шаг в сторону, подбоченился, глуповато улыбнулся и вывел фальцетом:
– Ах, Арман, а как же запах?
И снова вернулся в прежнее положение:
– Совершенно отвратительный, дорогая!
Диана невольно рассмеялась.
– Арман, этот анекдот, наверное, еще римляне привезли.
Он кивнул.
– Absolutment. И оставили здесь специально для вас, madame. А сейчас я принесу ваш café и le journal.
Через несколько минут Диана положила на стол свой экземпляр «Утренней Ниццы». Где-то она слышала, что ни в одной газете, какой бы серьезной она ни была, не напечатают более тысячи уникальных слов в одном выпуске. С каждый разом читать новости становилось все легче: французский словарный запас неуклонно рос.
Она любила утренние часы. В воздухе витали цветочные ароматы, проходящие мимо лоточники приветственно махали руками. Здесь она чувствовала себя совсем как дома и удивлялась, что в Провансе ни разу не испытала даже легкой тоски по родине.
Отъезд сопровождала сплошная череда неприятностей. В Англии стояла очередная лютая зима – почти такая же, как в 1947 году. Трубы в доме лопнули, и новые жильцы (после свадьбы с Дугласом Диана решила не продавать коттедж и сдала его в наем) страшно рассердились.
– Вы что, ничего не слышали о теплоизоляции? – кричал на следующее утро в телефон наниматель. – На дворе пятьдесят первый год. Как можно довести трубы до разрыва?
В кенсингтонском особняке Дугласа, в уставленном дорожными сундуками и чемоданами холле, между поисками запропастившегося куда-то паспорта и напоминаниями Дугласу не забыть в сейфе набитый крупными французскими купюрами конверт, Диана каким-то образом все-таки умудрилась вызвать в Хивер слесаря. Затем пришла весть о забастовке на железной дороге, пришлось вызывать три машины, чтобы добраться со всем своим багажом до Дувра. На паром они опоздали, провели ночь в ужасной гостинице. Диана оставила дома продуктовые карточки, и последний их завтрак в Англии состоял из черствого хлеба, подозрительного вида омлета из яичного порошка – видимо, еще из военных запасов – и забеленного явно подкисающим молоком жидкого чая.
На следующий день, голодные и измотанные, они прибыли в Париж на Лионский вокзал, едва успели на поезд до Ниццы и сразу отправились в вагон-ресторан обедать. Когда проезжали окраины Парижа, Диана наслаждалась лучшей в жизни едой – в этом Стелла с Дугласом с ней тоже были согласны. Если здесь, во Франции, и действовала система распределения продуктов по карточкам, экспресса первого класса Париж – Ницца это не касалось. После паштета из гусиной печени с теплой brioche последовал жаренный во фритюре нежнейший стейк с картофелем, слегка приправленный розмарином, на десерт – свежайший crème brûlée. Без заказа было подано легкое розовое вино из Прованса. Стелла попробовала его с минеральной водой и делилась своими ощущениями, когда – опять же без заказа – принесли кофе:
– На вкус как мечта…
Сейчас, собираясь покинуть кафе, Диана думала о том, что в Ницце не было ничего похожего на те послевоенные лишения, которые до сих пор терпела вконец разоренная Британия. После вчерашнего телефонного разговора с отцом осталось стойкое чувство, что обстановка там нисколько не улучшается, а, наоборот, становится только хуже. «Можно подумать, не мы выиграли эту проклятую войну», – мрачно сказал он.
«Я должна пригласить родителей в гости, – решила Диана, вставая. – Им у нас понравится, к тому же для маминых занятий живописью здесь замечательный свет. Позвоню сегодня же и все устрою».
