«Какой сделки?» – мысленно возмущался мистер Арнольд. Он кипел от злости и негодования и однажды утром, месяц спустя после смерти Джона и Джеймса, не выдержал и с яростью обрушился на жену.
– Какая к чертям разница, закончена твоя глупая мазня или нет, Гвен? Что ты несешь? Ты хоть слышишь себя? Куда ни плюнь, везде твои окаянные картины – пуп земли. Даже в этой дикой, ужасной ситуации… Господи, вот это тщеславие! Ты серьезно полагаешь, что твои краски, холсты и кисти влияют на законы Вселенной? И даже распоряжаются жизнью и смертью? Твое… твое самомнение… В общем, у меня нет слов!
Совершенно раздавленная, Гвен молча вышла из комнаты. Позже муж пытался принести извинения, но она закрывала уши, а если он не отставал, уходила из дома и часами блуждала по соседним улочкам. За несколько недель они не обменялись друг с другом и словом.
Тогда и открылась маниакальная жажда деятельности у мистера Арнольда. Он брал на себя намного больше обязанностей, чем требовалось, и одним из первых вступил во вновь формируемое ополчение, которое позднее стали называть отрядами местной обороны. В Дауэр-Хаусе его видели редко, все трое теперь жили словно на разных континентах и практически не разговаривали.
Той безрадостной зимой Рождество прошло для Арнольдов незаметно. Оливер заступил в добровольный караул охранять местную подстанцию («Кто-то же должен это делать»), а Гвен с Дианой провели день, почти не выходя из своих комнат. Горничная Люси уехала на неделю домой, к матери и брату, вернувшемуся невредимым из Дюнкерка.
Сдерживающая озеро страданий дамба должна была однажды прорваться. Так и случилось в день, когда у Дианы отошли воды. Родители, окрыленные этим естественным и неотвратимым событием, привезли ее в больницу Танбридж-Уэллс. Гвен держала дочь за руку, а мистер Арнольд ходил взад-вперед по коридору, пока на рассвете морозного мартовского дня в воюющем мире не появилась на свет Стелла Блэкуэлл.
Рождение ошеломило всех троих. Как только малышку приложили к груди, Диану захлестнула волна материнских чувств.
Для Гвен и Оливера все было так, будто в огромной, замерзающей комнате вдруг зажегся восхитительный живой огонь. Новая жизнь перевернула и вновь объединила их внутренние миры.
Робко улыбнувшись друг другу впервые за почти целый год, супруги Арнольд с трудом поверили вновь обретенному счастью.
– Где бы Джеймс сейчас ни был, это он мне ее послал, – сказала Диана, глядя в крошечное личико. – Он говорит: «Все хорошо… Можешь попробовать все начать сначала, с нашей девочкой». Мама, папа, вы это чувствуете? Ведь я не схожу с ума, правда? Все так и есть. На самом деле.
Так оно и было: элементарно, очевидно и неоспоримо. Намного позже, лежа рядом с женой в кровати, в которой они так долго спали как чужие люди, спиной к спине, мистер Арнольд с удивлением ощутил на щеках слезы. Не единожды он оплакивал своего мальчика, но теперь горе, и боль, и чувство утраты нахлынули с новой силой. Гвен долго и крепко обнимала его, пока поток слез постепенно не иссяк.
– Прости меня, Гвен, – наконец выговорил он.
Она знала, что он просит прощения не за слезы.
– И ты меня тоже, Оливер, – прошептала она. – Не очень-то большими помощниками мы были друг другу.
В темноте он покачал головой.
– Совсем не большими. Особенно я. Так… злился. И выплеснул злость на тебя. Я отвратительно себя вел.
Гвен обняла его крепче.
– Вряд ли мы могли выбирать, как себя вести. У меня точно выбора не было. Вела себя как одержимая. Меня будто упорно, беспрестанно преследовала чья-то страшная тень.
Он погладил ее по голове, некоторое время они лежали молча.
– Все раны Стелла не залечит, – наконец сказал он.
– Знаю, – откликнулась Гвен. – И все-таки она уже заставила нас встряхнуться. Посмотри. Мы начали все сначала.
Когда утром в передней зазвонил телефон, мистер Арнольд сидел в столовой и читал доставленное авиапочтой письмо из Калифорнии от Люси. Сразу после войны она вышла замуж за сержанта американской армии и теперь жила в Лос-Анджелесе, откуда частенько присылала Арнольдам оды о прекрасной жизни на «побережье», как она называла те места. В последнем письме говорилось об апельсиновых рощах ее свекра, за которыми теперь присматривает ее муж, вернувшийся невредимым после побоища в день высадки американских войск на Омаха-бич.
«Куда ни глянь, везде погода солнечная и теплая, а жизнь процветающая, не то что в Англии», – с раздражением подумал мистер Арнольд и отложил письмо. Ему надоело слушать об апельсинах, расти они хоть в Калифорнии, хоть в Провансе. Может, им с Гвен пришло время отправиться в круиз по жарким странам? Они вполне могут себе это позволить.
Он поспешил к надрывно трезвонящему телефону. Для человека, которому уже перевалило за пятьдесят пять, мистер Арнольд был в отличной форме. Этому немало поспособствовали пять лет, проведенные в отряде местной обороны. После гибели сына мистер Арнольд с пылом отдался военной деятельности, на добровольных началах участвуя в требующих наибольших физических затрат курсах подготовки и выполняя самые сложные задания. Ко времени окончания службы, в конце войны, он чувствовал себя более выносливым и здоровым, чем после возвращения из Франции в 1918 году. Ничего удивительного, если вспомнить суровые условия на Западном фронте.
Начав службу с самого первого дня формирования ополчения, он закончил ее в чине начальника округа. Как и многие бывшие офицеры Первой мировой войны, мистер Арнольд «забыл» вернуть на склад служебный револьвер с патронами и с некоторой тревогой предъявил их вместе с кобурой на плацу во время первой переклички. Он понимал, что эти вещи придают ему определенный статус и даже добавляют авторитета в глазах остальных, однако ситуация вышла неприятная.
Сержант полиции, отмечавший добровольцев в журнале, смерил Оливера взглядом.
– У вас ведь есть на это разрешение, да, сэр?
У мистера Арнольда засосало под ложечкой.
– Э-э… нет. Нет, сержант. Боюсь, что нет.
– Хм. Ну вы уж поищите, ладно? Будем делать все как положено с самого начала.
Мистер Арнольд с облегчением кивнул.
– Так точно, сержант.
Но оказалось, что тот еще не закончил.
– Армейское имущество, я полагаю, сэр?
Мистер Арнольд почувствовал, как дурнота возвращается.
– М-м… да. Думаю, что так.
Полицейский медленно кивнул.
– Обязательно верните, когда выиграем войну, сэр.
– Так точно, сержант.
К пятому звонку он был у телефона. По бакелитовой поверхности все еще бежала тонюсенькая трещинка – немое напоминание о волнении Дианы, когда ее брат позвал их всех смотреть, как он будет пролетать на «Спитфайре».
– Севенокс, двести тридцать шесть.
