Она вздрогнула.
– Прости, Диана. – Джеймс сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. – Видишь ли, даже если бы мне каким-то невероятным образом удалось вернуться – что очень сомнительно, – и Британия сопротивлялась бы еще несколько месяцев, то меня наградили бы дурацкой медалькой, написали об этом в газете, а затем посадили в очередной «Спитфайр», чтобы я геройски погиб или попал в плен. Пойми, Диана, сама идея боевых вылетов мне казалась полным сумасшествием. Дикостью. Я об этом даже думать не мог.
– В любом случае, – продолжил он чуть спокойнее, – в то время никакого Сопротивления не было. Франция пала. Повсюду хаос. Военные слонялись повсюду как неприкаянные, гражданские бродили туда-сюда, группами, или в колоннах беженцев, или прятались в домах, ждали Апокалипсиса… Я знаю, что говорю. Некоторое время тут творился совершенный кошмар. Такого ты не видела никогда в своей жизни. Как будто наступил конец света, поверь мне.
Повисла долгая пауза.
– Из моей эскадрильи кто-нибудь уцелел? – спросил он наконец.
Она покачала головой.
– Немногие. Одного из видевших, как ты падал, сбили буквально через неделю. Некоторых взяли в плен, конечно. Кажется, одного летчика гестаповцы застрелили при попытке к бегству.
Джеймс смотрел на нее, щурясь от дыма и солнечного света.
– Ты, наверное, считаешь меня трусом.
– У меня пока не было времени подумать над этим вопросом.
Нервный официант появился снова, налил в стаканы воды.
Некоторое время Диана мучительно размышляла, глядя на Средиземное море, на возвращающийся из Корсики паром. И решила, что не имеет права осуждать никого, кто испытал подобный шок. Возможно, ей следует принять его доводы о причинах своего дезертирства.
– Не верю, что ты струсил, – наконец произнесла она, не отрывая взгляд от моря. – Ты очень смело сражался, Джеймс. Мой брат считал тебя лучшим и самым бесстрашным в эскадрилье. Хотя согласна, у каждого есть свой предел. И все же мне нужно, чтобы ты кое-что объяснил… теперь, когда я знаю, что ты жив.
– Что?
Она посмотрела на него.
– После того, как тебя сбили… куда ты пошел? Чем занимался? И почему не вернулся ко мне после войны? Я думала, что ты меня любишь, что мы были счастливы вместе.
– Я действительно тебя любил, – тихо сказал он. – И мы… мы были так счастливы, правда? Но как я мог вернуться? Меня бы тут же схватили и отдали под трибунал за дезертирство. А потом повесили бы. Пожалуй, даже сейчас все было бы точно так же. Летом сорокового года я вырыл себе могилу и с тех пор обязан в ней лежать.
Диана посмотрела на него тоскливым взглядом.
– Вернулся бы ко мне. Я бы тебя защитила.
– Сколько ни старайся, ничего бы не вышло. Я стал бы для тебя тяжким бременем. Как ты не понимаешь?
– Не понимаю.
– Послушай, давай отвлечемся от этого разговора.
Она пожала плечами.
– Как скажешь.
– В любом случае, не помешало бы немного перекусить. Не возражаешь? Не знаю, как ты, а я умираю с голода.
Диана взглянула на часы: почти час дня. Она обещала Стелле вернуться домой к обеду.
– Мне нужно позвонить.
– Хорошо. Знаешь, Диана… – он коснулся ее ладони. Она замерла на мгновение, затем отдернула руку. – Я расскажу тебе все как есть. По крайней мере ты это заслужила.
Она пересекла отделанное мрамором фойе «Негреско». Здесь было намного прохладнее, чем на раскаленной террасе, хотя там и дул легкий ветерок с моря. У телефонных будок ее перехватил управляющий отелем с улыбкой на лице и стал кланяться, потирая руки. «Похож на одного из участников «Yrian Heep», – подумала Диана.
– Madame, – он склонил голову, – разрешите выразить нескончаемое удовольствие видеть monsieur, – он мотнул головой в сторону террасы, – и его собеседницу у нас за обедом. Могу я…
– Я его жена.
Маленькие глазки расширились, в них явно промелькнул страх.
– Разумеется, madame, я должен был знать. Тысяча извинений. Я приложу все усилия, чтобы сделать приятнее ваш визит…
Отвесив еще один поклон, управляющий торопливо удалился.
Диана вздрогнула. С какой стати она так сказала? Ее муж – Дуглас, а не этот призрак, от которого больше десяти лет не было ни слуху ни духу. Что она делает?
Два последних часа она пребывала в шоковом состоянии. Сейчас, отлучившись ненадолго, она внезапно осознала подлинную суть происходящего. Все это время он был жив. Жив. Он скрывался во Франции, и если бы она не приехала сюда, в Ниццу, то никогда бы об этом не узнала.
Так что же он здесь делал? Как жил? С виду он достаточно состоятелен, и люди его явно побаиваются. Сначала официант, потом управляющий…
Диана ощутила слабое, но отчетливое предчувствие опасности.
Неожиданно она передумала. Обедать с ним – сумасшествие. Надо сейчас же вернуться домой, дождаться Дугласа и все ему рассказать.
Приняв решение, она вздохнула с необычайным облегчением и быстро пошла к боковому выходу из отеля, где располагалась стоянка такси.
– Диана!
Она обернулась. Джеймс стоял в дальнем конце фойе с недоуменным, обиженным выражением на лице. После двух часов, проведенных за одним столом, она вновь испытала шок от одного его вида.
Впервые за этот день она вдруг полностью осознала, что он очень красив.
Перед ней будто два схожих образа с почти неуловимым отличием сменяли и перекрывали друг друга. Джеймс, которого она так четко помнила с того последнего дня в Дауэр-Хаусе, – бравый красавец в униформе с иголочки, жизнерадостный, несмотря на усталость после изнурительных боевых действий, – и этот Джеймс, все еще красивый и стройный, но резкий, в своем новом окружении чувствующий себя как рыба в воде. По нескольким фразам, брошенным им на французском, было ясно, что он довольно свободно говорит на этом языке.
Джеймс быстро подошел, нерешительно положил ей руку на плечо.
– Должно быть, все это очень тяжело… невыносимо трудно для тебя. Прости, милая.
«Не смей меня так называть! У тебя больше нет на это права!»
Она едва не выкрикнула это вслух.
Он убрал руку.
– Извини. Я не должен был тебя так называть. – Он оглянулся по сторонам. – Прошу, не уходи. Останься, давай пообедаем вместе. Обещаю, мой рассказ расставит все по своим местам. Хочу, чтобы ты меня поняла. Все кажется тебе совершенно невероятным. Готов поспорить, ты сейчас как Алиса в чертовом Зазеркалье.
Он стоял перед ней, внимательный и заботливый и такой невыразимо реальный и живой, что ее решимость начала таять. Ведь речь идет всего-навсего о том, чтобы вместе пообедать. Она ведет себя глупо и суеверно.
