Если бы Райли мог, он бы закричал.
«Она была ирландка. Теперь я вспомнил, – подумал он. И тут же подумал еще: – Но имя? Как же меня зовут?»
Но тут картинка снова сменилась, и Райли увидел своего отца – большого, теплого человека, склоняющегося над его колыбелькой. Любой сразу заметил бы, как похожи их лица.
«Это секрет, – говорил отец. – Я показываю тебе это только потому, что ты еще не умеешь говорить и никогда об этом не вспомнишь. – Он раскрыл ладонь, показывая лежащий на ней золотой щит с выпуклыми буквами. Буквами Ф, Б и Р. – Эти буквы означают, что я защищаю людей. В особенности одного человека. Забавный маленький мистер Картер. Вон он, ожидает меня на улице».
Малыш Райли проследил за указующим пальцем отца и посмотрел на человека, прохаживающегося перед парадной дверью. Он зашагал прочь, и все, что Райли успел заметить, были начищенные до блеска черные башмаки и перстень-печатка в форме подковы.
Отец Райли покачал головой:
– Этот парень – настоящая головная боль. Все время пытается улизнуть от дачи показаний. Но какой бы он ни был прохиндей, я все равно ему благодарен, ведь если бы не Картер, у меня никогда бы не было тебя, или твоей матери, или твоего сводного брата Тома, вот как. Без Картера и без этой штуковины.
Штуковиной, о которой говорил отец Райли, был пульт, висящий у него на шее на толстом прочном шнурке.
«Благодаря ей я смогу забрать тебя, чтобы показать тебе свой дом. Однажды мы все туда отправимся. Это целый новый мир, сынок».
Сценка опять переменилась. Теперь Том лежал рядом с ним на кровати, где они обычно спали бок о бок, и шептал в темноте:
– Я отлучусь на встречу для взрослых джентльменов на пристани, – сказал он. – Но это между нами, договорились, Райли, малыш? Маме и папе совсем не обязательно об этом знать. А когда я вернусь, то принесу тебе леденцов, а может, и рассказ про поцелуи красотки Энни Бирч.
Райли смотрел, как его сводный брат выскользнул в открытое окно, услышал негромкое оханье и удар подошв о камни, когда Том приземлился на мостовую.
Мгновение спустя малыш почувствовал, что в комнате кто-то есть – в открытое окно чуть повеяло запахом несвежей рыбы. Среди теней возникла фигура человека, сжимающая в руке нож. Ребенку показалось, будто человек вдруг появился на фоне сереющего пятна прямо из ниоткуда.
– Волшебник, – пролепетал он. – Волшебный человек.
Человек двигался так быстро, что его собственная тень в свете слабого ночника, казалось, не поспевает за ним.
Это был Гаррик, и он пришел по делу. Он уже наклонился над ребенком, воздев руку с ножом, чтобы обеспечить его молчание, как вдруг мальчик заговорил снова.
– Волшебный человек.
Что-то странное случилось с лицом Гаррика: мгновенная борьба, а затем на нем проступила улыбка. Не улыбка радости, нет; скорее краткое расслабление напряженных черт.
– Волшебный человек, – повторил он за ребенком. – Когда-то давным-давно…
Услышав эти слова, маленький Райли радостно просиял, ожидая, что за ними непременно последует сказка. И его невинное воркование спасло ему жизнь: обнаружив, что малыш и в самом деле принимает его за волшебного сказочника, убийца решил не приканчивать его, по крайней мере до тех пор, пока не управится с основной работой.
Когда Гаррик вернулся от силы минутой позже с ножом, испачканным в крови, малыш Райли все еще радостно ждал чудесной истории на ночь и встретил его широкой улыбкой во все свои молочные зубки.
– Сказку, волшебный человек, – потребовал трехлетний кроха. – Расскажи сказку.
Гаррик вздохнул, покачал головой и сморгнул при нежданном появлении странной мысли, которая вдруг пришла ему в голову. После краткого колебания он подхватил мальчика, сунул его под свой плащ и исчез за тем же самым окном, через которое явился.
И теперь внутри червоточины Райли закричал бы в голос, если бы мог.
«Гаррик убил моих родителей и похитил меня, – осознал он, уже зная, что это правда. – А ведь все эти годы он клялся мне, что спас меня от шайки уличных людоедов в трущобах Бетнал-Грин. Но это он, он сам сделал меня сиротой».
Райли несколько раз повторил эти слова про себя, чтобы они как следует отпечатались в его сознании – на случай, если он вдруг забудет, когда придет в себя.
«Гаррик убил моих родителей. Гаррик убил моих родителей».
Райли не хотел забывать. Он знал, что память поможет ему сохранять решимость.
«Настанет день, когда я разберусь с Гарриком по справедливости. Или погибну сам».
Путешествие по червоточине постепенно подходило к концу, и пространство-время рассеялось вокруг них, как туманные обрывки глубокого, яркого сна. Райли и Шеврон Савано пришли в себя в подвале в викторианском Лондоне и теперь улыбались во весь рот, охваченные небывалым состоянием, которое Чарльз Смарт называл «нирваной».
– Гаррик расправился со всей моей семьей, кроме брата Тома, – сказал Райли. – Я и правда круглый сирота.
Шеви обхватила мальчика за плечи:
– Эй, я тоже. Двое сирот вместе против всего мира.
– А мой отец был полицейским, совсем как вы.
– Как я?
– Он был агентом ФБР. Он показывал мне свой блестящий значок и свой пульт.
– Знаешь, каким-то образом я тоже это видела, – сказала Шеви. – Твой папа был федералом. Как такое может быть?
«Это очень важная деталь, – решила она. – Надо будет непременно вернуться к ней, когда в голове немного прояснится».
– Он охранял какого-то человека, который носил кольцо с подковой, – продолжал Райли.
– Кольцо с подковой, – повторила Шеви полусонным голосом, как пациент, приходящий в себя после наркоза. «И ни один из нас не стал обезьяной», – довольно подумала она.
Подвал оказался таким же, каким он будет и через сто лет, разве что стенам не хватало штукатурки, и пол стал земляным; несколько кирпичных столбов поддерживали жилые помещения наверху.
Шеви топнула ногой, и пол отозвался вибрирующим гулом.
– Металлическая плита. Нужна, чтобы приземлиться единым целым. Эта плита специально устроена как ориентир для червоточины, вроде громоотвода.
– Предлагаю убрать ее, – объявил Райли, поднимая руку, словно на голосовании в Палате Общин. – Тогда, если Гаррик сунется за нами, может оказаться, что у него руки растут прямиком из задницы.
Шеви с трудом пыталась привести свои мысли в порядок, и шуточки Райли не слишком помогали делу.
– Прекрати нести чушь, – сказала она, глупо хихикая. – Для начала надо убедиться, что у нас у самих все на месте. И давай поразмыслим трезво.
– А я и есть трезвый. Вы же совсем не позволяете мне пить, даже пива.
Шеви сошла с плиты.
