Здесь мы подходим к главной дифференциации между полами, точнее, между присущими им энергиями, о чем упоминали выше. Время мужчины и время женщины – разные.
В экзистенциальном смысле время человека есть ограниченный запас его жизненной энергии, который конвертируется в нечто иное. Например, в деньги. А может быть, в написанные книги, в размышления о смысле жизни, в подготовку революции и т. д. Женское время конвертируется в пространство человеческих отношений, которые образуют гарантию безопасности для нее и ее детей. Все остальное либо поддерживает эту безопасность, либо угрожает ей. Поэтому реализация мужского времени, согласно врожденным импульсам, противоречит тому, как осуществляет свое время женщина. Мужчина действует как смертный, который хочет придать своей смерти смысл. Эта философия является опаснейшим вызовом для того, что женщина ждет от жизни.
* * *
«Личная жизнь Бодлера сложилась ужасно. Его любовь – мулатка Дюваль – была бессовестной пьяницей, измучившей поэта». Литературная энциклопедия
Изначальная дихотомия «Дева – Мать» лежит в основе всех возможных женских типов и их позиционирования внутри различных цивилизаций. Однако мы воздержимся от анализа маргинальных, хотя, возможно, любопытных моделей, присущих африканскому, дальневосточному или америндейскому антропологическим пространствам. Сосредоточимся на двух моделях, которые присутствуют в мейнстриме большой истории. Это так называемый нордический тип женщины, с одной стороны, и так называемый левантийский. Сразу надо отметить, что нордический тип в чистом виде практически не существует, если не считать таких эксклюзивных проявлений, как упомянутая Жанна д’Арк. Это, скорее, соль, в той или иной мере добавляемая к гораздо более реальным и земным типам. Однако ни одна из моделей, в том числе и нордическая, не дается в одном измерении. Бесспорно, нордический тип сосредоточен на культе девственности. Но если на одном своем полюсе он выражается в образе Брунгильды или Афины, то на другом – это жрицы-менады, которые во время сатурналий разрывают на части приносимого в жертву мужчину. И то, и другое – яростное пламя первозданного пространства, воплощенного на человеческом уровне в телесной конкретности закрытой женской утробы…
Левантийский тип также проявлен двояко. С одной стороны, это многодетная мать, хорошо известная нам по классике итальянского (грузинского, армянского) неореализма. С другой – гетера, вавилонская блудница, или, иначе говоря, «лжедева» в ее разных проявлениях. Ведь сущность гетеры в том, что она, подобно воде, не сохраняет памяти о мужчинах, не создает того самого пространства человеческих отношений, которое образуется вокруг материнства. Гетера существует вне времени, и ее практика есть тоже практика деструкции, отрицания мужчины через фригидный секс. Она конвертирует, подобно приходящим к ней неудачникам, свое время в деньги, только эти деньги она забирает у мужчин.
Нетрудно понять, что из всех четырех моделей только девавоительница соответствует глубочайшим чаяниям мужской натуры, и именно поэтому такой образ стал актуальным с XIX столетия в практической жизни революционного подполья. От ячеек народовольцев и эсеров до «Красных бригад» девы-воительницы (не обязательно девственницы в биологическом смысле) стали экзистенциальным нервом добровольно принимаемой опасной жизни.
Пожалуй, это единственная форма, в которой вечная война полов может преобразиться в гендерную солидарность на почве общей борьбы против «свинцовых мерзостей жизни».
«Се человек»
25 декабря западное человечество отмечает Рождество Христово – день, когда по убеждению христиан на свет появился тот, кого они считают Сыном Божьим (и кто для мусульман является величайшим пророком в авраамической цепи, непосредственно предшествующим завершающей Печати пророков – Мухаммаду (САС.)) Подавляющее большинство из тех, кто отмечает этот праздник, не подозревает, что это также день рождения Митры, отмечавшийся тем же самым западным человечеством задолго до того, как Иешуа ха-Ноцри появился на свет в Святой земле.
Действительно, этот день связан с концом зимнего солнцестояния (22–23 декабря, когда солнечный цикл переходит в фазу возрастания дня и убывания ночи). День рождения Митры был определен его жрецами именно в этот момент, поскольку эта иранская традиция связана с культом «непобедимого солнца» – фундаментальной доктриной древних ариев, которую освежил в европейском сознании Александр Великий, объединивший Элладу и Иран и положивший начало современному религиозному синкретизму.
Главная проблема этого синкретизма в том, что личность Христа как еврейского мессии и авраамического пророка не отличима для европейцев от Митры-Ормузда иранской традиции, которая к началу нового времени была вездесущей в Римской империи, а также, в менее явной форме, от фигуры Аполлона – эллинского аналога персидского Ормузда. Несмотря на гневные возражения христианских богословов и простых верующих, метафизическая идентичность Ормузда и Аполлона личности Христа в европейском религиозном сознании слишком очевидна.
Исторический Иисус действительно был пророком Единобожия, открыто декларировавшим, что пришел восстановить во всей полноте Закон Моисея (Мусы (АС)) и его доктрину. Он исповедовал Бога, о Котором свидетельствовали до него все пророки, вышедшие из лона авраамова. Совершенно понятно, что учение о единстве Бога в трех лицах к свидетельствованию авраамических пророков и доктрине Моисея никакого отношения не имеет. Это точное воспроизведение зороастрийской концепции трехипостасного божества, в котором есть бог-отец Зерван, его сын – бог добра и света Ормузд и, наконец, богсвятой дух, он же Спаситель, исходящий, согласно зороастрийской доктрине, от отца. Есть в этой теологии также и мать бога – Анахита.
Ормузд спускается вниз в мир мрака, чтобы вернуть миру похищенный Ариманом свет, попадает к силам тьмы в плен, переживает распятие, освобождается святым духом, которого в виде голубя посылает за ним Зерван, и вместе они возносятся, окутанные светом, возвращенным из ловушки тьмы. (Некоторое количество света еще остается в нашем царстве тьмы, рассеянное в людях и деревьях, и задача праведников – окончательно вернуть эти последние плененные частицы наверх).
Понятно, что к приходу Мессии этот иранский сюжет может иметь лишь крайне опосредованное отношение.
Именно этот синкретизм, осуществленный западным «религиозным проектом», соткал вокруг имени Христа крайне противоречивый образ, породивший массу конфликтов и споров. В действительности речь идет о величайшей духовной узурпации, когда-либо осуществлявшейся в религиозной истории мира. Подлинный Иисус, по его собственным словам, явился для того, чтобы «собрать рассеянных овец дома израилева». Он возглавлял общину учеников (апостолов), которые ходили по оккупированному Римом Святому городу вооруженными – как это очевидно из самих евангельских текстов (часть из них была вооружена мечами, а часть – пращами и дубинками). Это были люди, находящиеся в абсолютном антагонизме к «языческому империализму» Кесаря, в отличие от иудейской элиты, которая давно договорилась и с Кесарем, и с «язычеством», и при поддержке империи давила религиозный радикализм совершенно так же, как это сегодня делают постсоветские князьки на Северном Кавказе или «лидеры» мусульманских стран, находящихся в орбите американского влияния.
