Не знаю, как бы я повела себя в ту памятную пятницу, если бы знала о Мартине и Сандре Пикеринг.
Среда, 2 апреля. Кэрри заехала за мной в полвторого. К этому времени я уже собралась и высматривала ее из окна. Как только подъехала машина, я тотчас выбежала из дома: не хотелось приглашать ее внутрь и повторять экскурсию, которую я провела для Ральфа. Я не знала, нужно ли рассказывать ей о его визите. Если он сам обо всем сказал, то мое молчание покажется ей странным. С другой стороны, если он ей не говорил, а я, наоборот, скажу, то ей покажется странным его молчание. Меня тяготили все эти предположения и раздумья, ведь между нами все равно ничего не было. Кэрри сама разрешила мою дилемму.
— Ральф сказал мне, что у тебя очень опрятная и уютная норка.
— Да, он заходил недавно, помог мне установить электронную почту, — сказала я, решив не упоминать об обеде. Кэрри тоже ни словом об этом не обмолвилась: возможно, она была не в курсе.
В спортивной «японке» Кэрри мы мгновенно домчались до Дройтуича. Городок расположен у самого крупного и глубокого в Европе месторождения соли, из которого бьют горячие источники. В их целебных водах люди купаются уже много столетий, а современные ванны оборудованы по последнему слову техники. Они оказались вовсе не похожими (как я опасалась) на общественные бани со скользкими полами и трещинами в стенах, а больше напоминали частный фитнес-клуб. Переодеваешься в купальник, накидываешь белый банный халат и принимаешь душ в общей душевой — очень просторной и с длинными окнами вдоль одной стены. Тебе советуют смазать вазелином все царапины и ссадины на теле, чтобы избежать раздражения от соли, и ни в коем случае не прыгать и не плескаться, чтобы брызги не попали в глаза.
Сами ванны похожи на среднего размера бассейны. Спускаешься по лестнице с аккуратными каменными ступеньками прямо в воду, довольно прозрачную и почти горячую. Такое ощущение, словно утопаешь в водяной подушке. Насыщенная солью вода поддерживает тебя на поверхности, и ты висишь поплавком. Самое приятное — лежать на спине. В твоем распоряжении — удобные подушки из полистирола, которые можно положить под голову и лежать на воде, полностью расслабившись.
Обычные бассейны — невероятно шумные места, наполненные гулким эхом от криков и плеска ныряльщиков, но здесь самый громкий звук — отголоски разговоров в баре, где после ванны предлагают бесплатный чай с печеньем. Плавающие в бассейне разговаривают мало. Они лежат неподвижно, слегка покачиваясь на воде, некоторые цепляются ногами за поручень на краю бассейна, чтобы не отплывать далеко. Если бы не безмятежные лица, их можно было бы принять за трупы, всплывшие после кораблекрушения.
Я закрыла глаза и долго плавала, пока не уперлась головой в бортик. Легонько оттолкнувшись, я снова очутилась на середине. Ради эксперимента я лизнула палец, и он оказался страшно соленым. Я вспомнила Алису в Стране Чудес, которая плавала в луже собственных слез вместе с Мышью, Уткой и Дронтом, и решила, что они не утонули только потому, что лужа была соленой. Бассейн тоже показался мне резервуаром, наполненным свежими теплыми слезами… Вдруг я подумала, что больше никогда не буду оплакивать Мартина.
Ванны рекомендуется принимать не более сорока минут. Я потеряла чувство времени, но, увидев, как Кэрри, подобно прекрасной бегемотихе, величественно выходит из воды в своем блестящем лайкровом купальнике, обтягивающем пышную грудь и полные бедра, и в резиновой шапочке, скрывающей волосы, я медленно последовала за ней. Мы приняли душ, вытерлись, надели халаты и повалялись в шезлонгах. Потом пошли пить чай с печеньем. Я поблагодарила ее, сказав, что в этом замечательном месте мне действительно стало лучше. Она спросила, в чем причина моей депрессии, и, к собственному удивлению, я рассказала ей обо всем, связав ее клятвой молчания и не раскрывая источника информации.
22
— Да, представляю, каково тебе сейчас, — говорит Кэрри, наливая себе еще чашку дарджилинга, — но попробуй посмотреть на все позитивно. Он ведь сразу сказал ей, что не собирается бросать тебя ради нее, так ведь? Значит, любил тебя.
— Необязательно, — говорит Хелен. — Возможно, ему просто не хотелось возиться с разводом и нести дополнительные расходы. В первую очередь, расходы. Его зарплаты на Би-би-си на две семьи не хватило бы.
— Ну, значит, он, по крайней мере, не любил ее. Это был просто секс. И кто знает, может, она сама вешалась ему на шею? Немногие мужчины способны перед этим устоять.
— Не думаю, что молодые женщины выстраивались бы в очередь, чтобы вешаться Мартину на шею. Он был не настолько привлекателен.
Кэрри вздыхает:
— Наверное, ты удивишься, но когда у мужчины есть власть, а у женщины — красота и молодость, они, как правило, этим пользуются. Мужчины пользуются властью, чтобы добиться сексуальной близости, а женщины используют красоту, чтобы продвинуться по служебной лестнице или получить хорошие рекомендации… или просто приятно провести время. Я сама так делала.
— Ты? — Хелен сильно удивлена.
— Ну да. Когда училась в Беркли. Я переспала со всем факультетом. Но выбирала только ассистентов преподавателей или выпускников. Одногруппники меня не интересовали. — Она задумчиво улыбается. — Я была настоящей стервой. Но тогда я еще была красавицей.
— Ты и сейчас красивая, — говорит Хелен, но Кэрри грустно качает головой.
— Спасибо, Хелен, но я потерпела поражение в битве с целлюлитом где-то между третьим и четвертым ребенком. Если бы мы жили в век Рубенса или хотя бы в век Ренуара, то, возможно, все было бы по-другому… Но сегодня идеал женской красоты — тело мальчика-подростка с двумя кукишами вместо сисек. Полистай «Вог». По этому поводу Мессенджер вывел собственную теорию.
— Правда? — Хелен с интересом поглядывает на нее.
— Да. Когда превыше всего ценилась плодовитость, большие бедра и груди служили символом деторождения и поэтому выживали в процессе естественного отбора. Но в наше время, когда секс является прежде всего развлечением, мужчины выбирают партнерш гибкого и атлетического телосложения, которые могут принять любую позу из книги «Радость секса» и даже не вспотеют. Через пару тысяч лет всех детей будут делать в пробирках, а такие женщины, как я, с фигурой в форме груши, вымрут, подобно динозаврам.
— Какая же ты груша, Кэрри! Ты… великолепна. Как Юнона.
— Спасибо на добром слове. Когда мне было двадцать один… Черт, я могла влюбиться в собственное отражение в зеркале! Если мне нравился какой-нибудь преподаватель, я просто садилась за первую парту в облегающих шортах и майке и с восхищением смотрела на него… Он млел прямо на глазах и на следующий день предлагал продолжить разговор о моей работе за чашечкой кофе. Через неделю мы становились любовниками. Это было в семидесятых, когда мы и слыхом не слыхали ни о каком СПИДе и ни о какой политкорректности, и все на кампусе трахались, как кролики, живя одним днем. В Оксфорде тоже так было?
— Да, примерно.
