Эта напасть могла лишить средств к существованию поселенцев, включая Эдварда, и фермеры боролись с ней, пуская в ход все доступные им средства. Пытаясь прогнать насекомых, они использовали и огонь, и дым, и яд. Люди катали по земле огромные валуны, давя саранчу. Город, находившийся недалеко от фермы Эдварда, издал указ о том, что каждый гражданин старше десяти лет должен еженедельно доставлять на свалку тридцать фунтов мертвой саранчи. За уклонение от повинности полагался штраф. Эдвард с энтузиазмом взялся за дело, но его сын отказался убить хотя бы одно насекомое. Более того, выходя за дверь, Олли волочил ноги, чтобы ненароком никого не раздавить. Это приводило его отца в отчаяние.
– Саранча съела наш урожай! – кричал Эдвард. – Она уничтожает нашу ферму!
– Она всего лишь голодна, – отвечал его сын. – Насекомые не нарочно причиняют нам вред, поэтому с нашей стороны нечестно нарочно причинять вред им.
– Какая разница, честно это или нет? – произнес Эдвард, которому стоило больших усилий держать себя в руках. – Иногда приходится убивать, чтобы выжить.
– Не в этом случае, – возразил Олли. – Сколько саранчу ни убивали, толку от этого все равно нет.
К этому времени Эдвард побагровел от ярости.
– Раздави эту саранчу! – потребовал он, показывая на насекомое, лежащее на полу.
– Не буду! – ответил Олли.
Эдвард вышел из себя. Он ударил непокорного сына, но тот все равно отказался убивать насекомых. Мужчина выпорол Олли ремнем и лишил его ужина. Слушая, как плачет за стеной его сын, Эдвард смотрел в окно на тучи саранчи, вздымающиеся над его уничтоженными полями, и чувствовал, как ожесточается его сердце.
Среди поселенцев прошел слух, что Олли отказывается убивать саранчу, и люди разгневались. Город оштрафовал Эдварда. Одноклассники Олли повалили его на землю и попытались заставить съесть насекомое. Совершенно незнакомые люди оскорбляли мальчика на улице. Эдвард был так возмущен и так стыдился своего сына, что перестал с ним разговаривать. Внезапно Олли обнаружил, что у него нет друзей. Ему даже поговорить было не с кем. Он был так одинок, что однажды завел себе питомца. Это было единственное живое существо, терпевшее его присутствие – саранча. Олли назвал насекомое Тором в честь древнего скандинавского бога и держал его под кроватью в коробке из-под сигар. Мальчик кормил саранчу остатками своего обеда и поил сладкой водой. Он беседовал с Тором глубокой ночью, когда Эдвард считал, что его сын спит.
– Ты не виноват в том, что все тебя ненавидят, – шептал Олли своему другу. – Ты всего лишь делал то, для чего был создан.
– Чирп-чурруп! – ответила саранча, потирая крылышками.
– Тсс! – прошипел Олли и, сунув в коробку несколько зернышек риса, закрыл ее.
Олли начал повсюду носить Тора с собой. Мальчик очень привязался к маленькому насекомому, которое сидело у него на плече и чирикало, когда светило солнце, а когда Олли насвистывал какой-нибудь мотив, весело подпрыгивало. Но однажды отец обнаружил коробку с Тором. В ярости он схватил саранчу, подбежал к очагу и бросил ее в пламя. Раздался тоненький писк, а затем тихий хлопок, и Тора не стало.
Когда Олли разрыдался, горюя по погибшему другу, Эдвард вышвырнул его на улицу.
– В моем доме никто не будет оплакивать саранчу! – закричал он и вытолкал сына за дверь.
Олли всю ночь дрожал от холода в поле. На следующее утро Эдвард раскаялся в том, что был так суров с сыном, и отправился искать мальчика. Но вместо него набрел на гигантскую саранчу, которая спала в борозде на обглоданном пшеничном поле. Эдвард с омерзением отшатнулся от этого существа размером с мастифа, с лапами, напоминающими жирные окорока, и усами, похожими на хлысты наездников. Мужчина побежал домой за ружьем, но когда вернулся, чтобы застрелить чудовище, туча саранчи окружила его и набилась в дуло ружья, выведя оружие из строя. Затем насекомые разделились на линии и кружочки, образовав буквы, из которых сложилось слово:
О – Л – Л – И
Потрясенный Эдвард уронил ружье и уставился на гигантскую саранчу, которая теперь стояла на задних лапах, как человек. Ее глаза были не черными, как у обычной саранчи, а синими, как у Олли.
– Нет, – произнес Эдвард. – Этого не может быть!
Но тут он заметил на шее у создания разорванный воротник рубашки. На задней ноге болтались остатки брюк.
– Олли? – нерешительно спросил Эдвард. – Это ты?
Насекомое подняло и опустило голову – это было похоже на кивок.
По коже Эдварда поползли мурашки. Ему казалось, что он наблюдает за этой сценой со стороны.
Его сын превратился в саранчу.
– Ты можешь говорить? – спросил Эдвард.
Олли потер друг о друга задние лапы и издал тоненький писк. На большее он, казалось, был неспособен.
Эдвард не знал, как ему на это реагировать. Один вид Олли внушал ему отвращение, но все же надо было как-то позаботиться о мальчике. Впрочем, мужчина не хотел, чтобы о случившемся узнала вся округа, поэтому не стал звать городского врача, у которого был длинный язык, а вместо этого пригласил мудрого старого Эрика.
Целитель, хромая, приковылял на поле, чтобы взглянуть на Олли. Справившись с потрясением, старик сказал:
– Все, как я и предсказывал. Прошло много лет, и его странность наконец проявилась.
– Это очевидно, – согласился Эдвард. – Но почему? И как обратить ее вспять?
Эрик полистал потрепанную книгу, которую принес с собой. Это был народный справочник странных состояний, передававшийся в его семье из поколения в поколение начиная с прабабушки, которая и сама была странной.
[27]
– Ага, вот оно, – произнес целитель, облизывая большой палец, чтобы перелистнуть страницу. – Тут говорится, что когда человек с определенным странным темпераментом и огромным благородным сердцем чувствует, что его собственные соплеменники его больше не любят, он принимает форму того существа, с которым ощущает наибольшую связь.
Эрик так странно посмотрел на Эдварда, что тому стало стыдно.
– У мальчика был друг-саранча?
– Да, что-то вроде домашнего животного, – сознался Эдвард. – Я бросил его в огонь.
Старик поцокал языком и покачал головой.
– Возможно, ты был слишком строг к своему сыну?
– Он чересчур мягкотел для этого мира, – проворчал Эдвард, – но разговор не об этом. Как нам привести его в порядок?
– На этот вопрос я отвечу тебе и без книги, – произнес Эрик, закрывая потрепанный том. – Ты должен любить своего сына, Эдвард.
