– К Берия? – уточнил Виктор.
Комиссар кивнул.
– Лаврентий Павлович – человек умный и думает быстро. Каюсь, раздумывал над тем, не смешно ли буду выглядеть с изложением вашей… хм… ситуации. Да и черт с ним! Лучше конфуз, чем потери. У Абакумова руки длинные, найдет вас везде, и быстро. Значит, что? Значит, надо оказаться еще быстрее!
Виктор откинулся на сиденье, глянул в прямоугольный иллюминатор. Как все неожиданно осложнилось, круто завернулось…
Про Абакумова он читал. Тот еще был типус. Особист в энной степени. Упрямо шел, лез, полз наверх по карьерной лестнице, обходя соперников под девизом «Цель оправдывает средства».
Ну, Ковальков, судя по всему, в курсе. Они с ним поневоле вляпались в скверную интригу. Знание будущего, пусть даже отрывочное, – это страшное оружие.
Зная то, что свершится, можно стать президентом или сказочно разбогатеть, да что угодно можно сделать, имея под рукой человечка из будущего.
Если Абакумов выиграет этот матч, то пересядет в кресло Берия. Значит, что? Значит, надо свести игру хотя бы к ничьей…
Тимофеев вздохнул. Сейчас он испытывал двойственные ощущения. С одной стороны, очень хорошо и здорово, что уже не плен, не немцы вокруг, а свои. С другой стороны…
Хорошо Марлену! У него все просто, понятно и ясно: там враг, тут наши. Стало быть, надо помочь нашим бить врага! И все.
А вот ему как-то не по себе. Там, в палатке у Ковалькова и позже, он не бодрился, проговаривая имена Абакумова или Берия. Все-таки этот побег из лагеря, этот поход повлиял на него не слабо.
Стал ли он другим человеком? Это вряд ли. Человек так быстро не меняется. Шкуру сменить недолго, а вот сделать иным нутро…
Тимофеев вспомнил, как его потрясла одна простая мысль, чуть ли не главная в «Пикнике на обочине» – человек и сам не знает, чего он хочет. Чего он хочет по-настоящему!
Не «работая на публику», не желая того, что подобает желать, что выгодно, как нужно, а именно исполняя нутряное, истинное хотение, которое есть производное твоего характера, твоего «Я».
Человек и сам может наивно полагать, что уж он-то хозяин своим хотелкам, ан нет. Станешь выпрашивать у Бога или Пришельцев здоровья для больной дочери, возвращаешься домой, а у тебя там мешок золота – исполнилось твое самое сокровенное желание…
Нет, стоило, стоило сюда попасть, на войну, хотя бы для того, чтобы понять, что ты такое, какой ты, чего стоишь.
В обыденной жизни этого не поймешь. Для того чтобы уразуметь, что ты за человек, надо очутиться в нечеловеческих условиях.
Не сказать, что ему все стало ясно про себя, хотя кое-какие сторонки и приоткрылись. Угодив в ад, оказался в чистилище…
Глава 21
Новая передовая
Поезд прибыл на Киевский вокзал, и Берг тотчас же засобирался, хотя багажа, как такового, не было, если не считать тощих солдатских «сидоров».
Марлен и Миха щеголяли в новеньких шинелях, у Акселя Ивановича тоже была шинель, только черная – адмиральская.
Вокзал совсем не был похож на тот Киевский, к которому Исаев привык. Вернее, дебаркадер был тот же, но разница бросалась в глаза. И заключалась она не в том, что вагоны к перрону подавал паровоз, а в приезжающих и провожающих.
Не было теток с чувалами и дачниц с граблями, зато цвета хаки хватало – вокзал работал на войну.
– Не отставайте! – сказал Берг, лавируя в толпе.
Марлен усмехнулся – побывал бы ты в Москве 2016 года, узнал бы, что такое – наплыв народа. Он хотел посмотреть на москвичей, на улицы города, сравнить грядущее с былым, однако их предводитель спешил – вся троица спустилась в метро и доехала до станции «Улица Коминтерна»
[24].
– Тут недалеко, – утешил Исаева Берг. – Я, знаете ли, совершенно случайно прочел вашу тетрадку. Военно-морскую академию, где я профессорствую, эвакуировали в Самарканд, а в первых числах октября я приехал в Москву, надо было решить некоторые организационные вопросы, и тут Панфилов. Генерал явился валенки да тулупы выбивать для солдат, а когда узнал, что я в Москве, нашел меня и передал тетрадку, словно заговорщик какой. Признаться, я пролистал ее без особого терпения, лишь бы отделаться, но когда вчитался… Это был шок! Сам себе удивляюсь, никогда не обладал особой пробивной силой, но тогда я за два дня выбил, как Панфилов – валенки, отдельное здание под лаборатории. Осуществил давнюю мою идею – создать Институт радиотехники и электроники. Я и в ГКО появлялся, и к наркому электропромышленности заглядывал… И вот!
Инженер-контр-адмирал гордо вытянул руку, указывая на большой трехэтажный дом, поставленный буквой «П». Открытую сторону «буквы» перекрывала высокая кованая решетка с воротами. За ними в рядок росли деревья, закрывавшие двор.
У ворот слонялся красноармеец с винтовкой. Завидев Берга, он быстро отворил ворота.
– Это со мной, – бросил профессор, пропуская вперед Марлена с Михаилом. – Не знаю, что мне делать с курсантами, – продолжил он, – но тут не просто интересней, тут важней! И нужней. Прошу.
Берг завел обоих в просторное фойе. По широкой лестнице они поднялись на второй этаж и зашагали гулким коридором.
В коридоре было темновато, но несколько высоких дверей стояли открытыми, пропуская свет с улицы.
Картинно вытянув руку, Аксель Иванович указал на вторую дверь слева. Марлен переступил порог и сразу почуял знакомый запах разогретой канифоли.
Обширная комната была загромождена стендами и крепкими длинными столами, заставленными оборудованием. Гудели вытяжки, пощелкивала, остывая, тигельная печь. Две девчушки с паяльниками, в белых халатах, корпели над громоздкой схемой, утыканной электронными лампами.
– Здравствуйте, Аксель Иванович! – дуэтом поздоровались они.
После чего, обнаружив двух красноармейцев подходящего возраста, начали пленять.
– Здравствуйте, красавицы. А где народ?
– Аркадий вышел покурить, а Ник Ник… э-э… Николай Николаевич с Ромкой принимают осциллографы.
– Ясно. Позвольте вам представить – Наташа и Лида.
Молодые особы кокетливо улыбнулись.
– Марлен, – слегка поклонился Исаев.
– Михаил, – расплылся Краюхин. – Сокращенно – Миха. В отдельных случаях – Мишенька.
– Мы запомним! – ответила светленькая Наташа.
– Мы учтем, – пообещала темненькая Лида.
Берг фыркнул насмешливо.
– Пойдемте, поможем Ник Нику… тьфу ты! Николай Николаичу.
Марлен снял шапку и шинель, Миха последовал его примеру.
«Грузчиков» они застали в самом конце коридора. Николай Николаевич оказался седым добродушным дедом, весьма бодрым, а Ромка – чуть ли не отроком, тощим и длинным вьюношем.
