Марлен вздохнул и покачал головой.
– Про «попаданцев» читал небось?
– Я? Да я уже лет пять книги в руки не брал! Это реконы между собой болтали, а я слушал.
– Вика, – терпеливо начал Исаев, – даже если нас и допустят к Сталину, в чем я лично очень сомневаюсь, даже если он поверит, что мы не провокаторы, а эти… гости из будущего, то что случится потом, ты подумал?
– А что случится? Мы скорее немцев разобьем! Разве плохо?
– Хорошо. Вот только мир изменится. Напрочь! Одно изменение потянет за собой другое, и того, что есть сейчас, не будет.
– А что будет?
– Не знаю! Мы можем не стать детками богатеньких пап, да мы вообще можем не родиться! Все же другое будет. Вот где твой отец встретил твою маму?
– Ну-у… Где-то в Питере, кажется.
– А если у него жизнь совсем по-другому сложится? И он никогда не побывает в Петербурге? Если Питер так и останется Ленинградом? Ну, как? Хочешь рискнуть? С ноутом к Сталину, чтобы потом вдруг – бах! – и исчезнуть? Как не рожденный!
– Хм, я об этом как-то не подумал…
– А я даже и не об этом. Мне, знаешь, попросту страшно было бы что-то менять в прошлом. Нет, это здорово, если мы войну кончим не в сорок пятом, а, скажем, в сорок четвертом. Но потом-то что? Лучше будет? Вполне возможно. А если нет? А если эта наша перемена к лучшему в сороковых вообще к атомной войне приведет? И твои папа с мамой встретятся – в противоатомном бункере. И будешь ты расти хилый и бледный, пока не зачахнешь окончательно, потому как солнца не увидишь – ядерная ночь, понял? И ядерная зима.
– «Эффект мотылька», – пробормотал Виктор.
– Во-во… И вот что – никому ни слова, ни полслова!
– Само собой, это элементарно, Холмс!
– А нашим скажем, что мы отправились в секретную экспедицию. Нет, лучше письма отправим. Кстати… Насчет бука. Кое-что прихватить все-таки надо.
– Так, а я о чем!
– Ты не о том. Нам небольшой планшетик пригодился бы. Закачали бы туда карты той местности, куда премся. Желательно с перемещениями и наших, и ваших, в смысле немцев. Чтобы случаем не напороться. И главное!
– Что? – выпучил глаза Тимофеев.
– Легенда! Нам нужно вызубрить, где и когда мы родились, где жили, номер военчасти, как звать взводного, комроты и комдива и еще кучу сведений: какие тогда прически делали, сколько стоил хлеб в магазине, как звали председателя ЦК ВЛКСМ… Короче, дуй к реконам, или кто там у тебя, и выясняй.
– Будем внедряться!
– Вот именно… Ну, что сидим? Подъем!
* * *
Несколько дней пришлось побегать по Москве – готовить документы, заказывать форму и сапоги, потом – несколько примерок, заучивание легенд, знакомство с миром 1941 года, чтобы не было никаких проколов. Время-то чужое, незнакомое.
Скользковатый тип, отрекомендовавшийся Федей, достал-таки «ППШ», и ТС было вполне себе Х. «ППШ» предлагался в обычном киношно-плакатном виде – с барабанным магазином-диском на семьдесят один патрон.
Правда, в августе 41-го «ППШ» еще не добрался до войск, но автоматов тогда была целая куча, так что никто удивляться не станет.
Тот же Федя достал и «наган». Предложил гранатомет, но Исаев вежливо отказался.
Теперь, когда в его студии лежали револьвер и автомат, Марлен внутренне успокоился, ощущая комфортное чувство собственной правоты, но до конца не верил в саму возможность ухода на семьдесят пять лет назад.
Ощущения были всякие, муторных тоже хватало. Больше всего не хотелось огорчать своих. Им и так из-за него достается.
Как говорится, хочешь покоя в старости, не заводи детей в молодости. Доставать не будут.
Исаев написал родителям письмо, в котором ничего толком не объяснил, просто напустил туману. Так, мол, и так, нужно нам с Викой в одно место. Не ищите, дескать, все с нами в порядке, потом сами расскажем, когда вернемся. И подпись.
А что еще скажешь? Намекнуть? На что? «Батёк» у него – реальный до звона, он на дух не переносит разных там экстрасенсов, которых зовет «экстраскунсами», его воротит от всякой эзотерики и прочей чуши, что вызывает любопытство у лохов.
Так для того вся эта эзотерика и задумана, чтобы ловить доверчивых на любопытство – и подсекать их кошельки.
А портал – из той же оперы. Расскажи такое «батьку» – он снова посмотрит на сына с сожалением. Дескать, зря я посчитал Марлена повзрослевшим. Такой же дитёнок, как и был…
Нет уж, лучше пусть туман…
Перед отъездом Исаев с Тимофеевым отправили письма домой и сели в автобус до Рославля. Выглядели они как туристы – простая одежка, кроссовки, рюкзаки.
В Рославле пересели на рейсовый, доехали до Стодолища, а там уже купили пару велосипедов. Так и добрались до лагеря поисковиков.
Те встретили их, как старых знакомых, и даже не спрашивали о цели приезда. Посидели, выпили-закусили.
А с утра Марлен приступил к исследованиям. Надо было понять, когда именно открывается портал, на сколько, да и вообще, работает ли он.
Портал работал. Только включался на разное время – то пятнадцать секунд держал «межвременной туннель», то десять. Во вторник портал открылся всего один раз, в среду – трижды, в четверг – дважды. Ночью друзья не дежурили – включали видеорегистратор, а потом проматывали.
Марлен чувствовал себя странно. Как атеист, которому явился ангел небесный. Что делать прикажете?
По-прежнему в Бога не верить? Счесть ангела глюком или «аномальным атмосферным явлением»? А то, что это явление вещает и чудеса являет, какой гипотезой прикроешь?
Вот так и тут, с этим порталом. Он был. По-настоящему.
И от самого наличия чуда Марлена морозило и колотило.
В среду, когда с утра портал открылся, Исаев выложил на ту сторону японский хронометр, завернутый для конспирации в тряпку. Другой такой же приборчик отсчитывал время в палатке. Вернуть хронометр удалось лишь вечером.
– А вот это уже интересно… – затянул Марлен. – Ага… Вика! Глянь…
– Чего там?
– На той стороне время течет в четыре… да нет, в пять раз быстрее!
– Это как? – озадачился Тимофеев.
– А так… Проживешь там пять лет, а здесь только год пройдет.
– Здорово… – сказал Виктор неуверенно.
Дальнейшие опыты показали, что время за порталом то замедлялось до соотношения «год за три», то снова ускорялось до показателя «год за пять».
– Слу-ушай… – затянул Тимофеев. – А как же мы тогда с ним пересечемся? Мишка, считай, пропал больше недели назад. Так?
– Ну.
– Считаем. «Дедус»… э-э… Пал Иваныч видел самого себя за три дня до Мишкиного ухода, значит, девятого мая. Так? А там было двадцать седьмое июля. Через три дня Мишка перешел туда, где прошло пятнадцать дней! Ну, или девять. Так с того времени прошло еще сколько, и мы выйдем то ли в конце сентября, то ли в октябре!
