На самом деле пассажир из Эндрю хороший. Он не заводит разговоров, не отпускает замечаний по поводу других водителей, не нервничает, что я слишком гоню (а я и в самом деле гоню). Сидит себе и сидит. Иногда это даже бесит. Когда я всерьез взбесился – в первый раз на меня накатило примерно после двух третей пути по М-25, – я спросил Эндрю, над каким изобретением он сейчас работает. И он на свой манер – обманчиво медленно и раздумчиво, но по существу – поведал мне о некоем «маховике-храповике» так обстоятельно, что я бы, пожалуй, мог сделать чертежи и сам его запатентовать. Затем Эндрю умолк.
Когда мы свернули на М-4, я снова впал в раздражение. Теперь, как мне казалось, настала моя очередь что-то рассказывать. Обычно, когда я куда-нибудь везу Эндрю, то рассказываю ему про программистские трудности, с которыми сталкивался в последнее время. Не раз и не два его медленные раздумчивые ответы наводили меня на верный путь. Однако на этот раз мои трудности были связаны со страшной тайной. Нечего было и думать, чтобы их с кем-то обсуждать. А впрочем… В мире по Нет-сторону, вроде нашего, никто и не заподозрит, что ты говоришь о рухнувшей империи в трех вселенных отсюда.
– Скажите, Эндрю, – начал я, – что бы вы подумали, если бы обнаружили, что пароль, который вам нужен, чтобы получить доступ к чужой программе, – своего рода секретное кодовое слово, и очень странно, что программисту вообще пришло в голову сделать такой пароль? То есть представьте себе, что пароль для очень серьезной программы – скажем, по генетике – это какая-то глупость, ну, хотя бы «Шалтай-Болтай», а при этом вам известно, что на самом деле «Шалтай-Болтай» – кодовое слово, обозначающее что-то не менее серьезное, например какие-нибудь сверхсекретные военные данные. Что бы вы подумали? Списали бы все на совпадение – или нет?
Эндрю медленно, взвешенно проговорил:
– Меня учили, что совпадений не бывает.
Меня тоже так учили, более того, учили, когда готовили на магида, что придавало этой истине особое значение. Однако мне показалось, что в устах Эндрю это просто банальность. Я был разочарован.
– Не может ли быть такого, что тот, кто пользовался этим паролем, – хакер и он взломал какие-то секретные материалы? – спросил Эндрю.
– Ну, исключать такое никогда нельзя, – ответил я, чтобы замаскировать, о чем я на самом деле говорю, и добавил: – Однако вероятность очень мала, до нескольких знаков после запятой. В сущности, это невозможно.
– Если это настолько маловероятно, – отрешенно проронил Эндрю, – полагаю, вам стоит вспомнить прошлое, какой-то давний момент, когда кодовое слово было известно кому-то третьему и он сообщил его обеим сторонам – например, в вашем случае это учитель, который прочитал на уроке «Шалтая-Болтая», и оба услышали это слово от него. Именно этот учитель, возможно, внушил ученикам чувство, что в этом слове заключен какой-то особый смысл, но это уже не обязательно.
– А вот это, – сказал я, – очень и очень верно.
Всю дорогу я переваривал услышанное. Может быть, когда-то давным-давно в Корифонской империи знали тайны магидов? Едва ли они известны там сейчас, по крайней мере не больше, чем здесь, на Земле. Есть вещи, которые рановато знать даже в Да-мирах. Однако в воздухе всегда витают намеки, отголоски знаний и из прошлого, и из будущего, – магиды оставляют их, чтобы в должный срок кто-то до них додумался. К числу таких отголосков, несомненно, относился и Вавилон. Наверное, больше всего меня тревожило, что Тимос IX был не из тех, кого интересуют подобные намеки.
Тут Эндрю напугал меня, как это часто бывает.
– Подлинные тайны встречаются очень редко, – с задумчивым видом заявил он.
– Точно, – ответил я. – Тайное всегда становится явным. Вспомним хотя бы царя Мидаса и его ослиные уши.
После этого мы, похоже, промолчали до самого Бристоля, а там Эндрю попросил, чтобы я высадил его у «Гвоздей» на Корн-стрит. Пока я вез его туда, то заблудился. Когда я его уже высадил, давно перевалило за полдень.
– Когда вас забрать? – спросил я.
– А, – сказал он и задумался. Потом улыбнулся той улыбкой, от которой мне всегда становится понятно, что он не такой уж и рассеянный. Его нервное, растерянное лицо от этой улыбки совершенно меняется – и видно, что за этим выражением прячется глубокий ум. – Я сам доберусь домой, – сказал Эндрю. – Не знаю, когда освобожусь.
Это было большое облегчение. Я мог располагать своим временем. Отыскав заманчивый итальянский ресторанчик, я побаловал себя и основательно, не спеша поел. Потом я очень хвалил себя за это. Остаток дня был сплошной чередой досадных неудач. Как, впрочем, и вся охота на девицу Мэллори. Теперь-то я уверен, что это все она и подстроила, хотя до сих пор не понимаю, как ей это удалось.
Сначала я никак не мог вспомнить, где поставил машину. Когда я ее наконец отыскал, на ней была квитанция – штраф за неправильную парковку. Потом я опять заблудился, когда ехал по новому адресу девицы Мэллори, невзирая на то что уже один раз побывал на той улице, а когда я туда добрался, там было негде встать – ни на той улице, ни на соседней. Так что когда я позвонил в дверь высокого, сверкавшего свежей краской дома времен Регентства
[4], шел уже четвертый час.
Женщина, открывшая мне дверь, сверкала свежей краской не хуже самого дома. Пожалуй, если бы она трудилась над своей внешностью не так усердно, то была бы даже миловидной – на манер смуглянки-цыганки. Лицо под слоем косметики выдавало фанатичную приверженность диетам. В черных волосах проблескивали высветленные бронзовые пряди, стоическую худобу подчеркивали тугая черная юбка и дорогой фирменный свитер. Свитер меня просто заворожил. По нынешней моде он был украшен белой атласной аппликацией на одном плече, расшитой бисером. Я в жизни не видел такого нелепого, бессмысленного украшения. От потрясения я даже не сразу сообразил, что передо мной точно не Мари Мэллори. Этой женщине было по меньшей мере лет тридцать пять.
Она постучала красным наманикюренным ногтем по косяку и нетерпеливо спросила:
– Да?
– Извините, что побеспокоил, – ответил я. – Я разыскиваю Мари Мэллори. По поводу наследства.
При слове «Мари» лицо у нее окаменело. Очевидно, она терпеть не могла Мари, а теперь и меня за компанию.
– К сожалению, моя племянница только что уехала, – сообщила женщина. Было ясно, что она только рада меня огорчить.
Я спросил:
– Не знаете ли вы, когда она вернется?
– Не имею ни малейшего представления, – с нескрываемым удовольствием ответила она. – Уж если моей племяннице приспичило уйти в загул, можно только гадать, когда она вернется. – После чего добавила самым что ни на есть трагическим тоном: – Еще и утащила с собой моего сына Ника!
