– Вполне возможно. Юлию привлекали творческие люди, быть может, потому, что ее отец коллекционировал произведения искусства. Легко могу себе представить, что любовь к искусству и художникам она всосала с… ну да, с «молоком отца».
Одна из псин уселась по своим делам посреди тротуара, и Йеппе поспешил отойти на пару шагов вперед в надежде дистанцироваться от этой сцены. Эстер ди Лауренти покопалась в кармане и вытащила скомканный полиэтиленовый пакетик. Наклонившись и соскребая с асфальта экскременты, она вполголоса окликнула Йеппе:
– Вы считаете, это Кристофер ее убил?
Йеппе поспешил вернуться к ней и ответил, переадресовав ей этот вопрос. Мгновение она искала слова, однако он понял, что за последние сутки она не раз об этом думала.
– Нет. Думаю, что Кристофер не имеет к убийству никакого отношения. И не только потому, что я знаю его и люблю, и не потому, что он никогда не смог бы никого убить. Что, большинство из нас смогли бы? Просто-напросто я думаю, что Кристофер в принципе не настолько интересуется другими людьми, чтобы пожелать кого-то убить. Какой смысл? Вообще-то, он привязан только ко мне. Возможно, он и заинтересовался Юлией, но, насколько я его знаю, он больше поглощен своими чувствами, чем объектами, на которые они направлены. Он очень замкнутый.
Йеппе не стал упоминать о том, что в эту самую минуту полиция везет Кристофера в управление. Он проводил Эстер с собаками до угла Клостерстреде, получил листок с телефонами двух других членов писательской группы, который попросил заранее, и отправился к своей машине, припаркованной у Тиволи.
По пути он остановился у киоска и купил хот-дог и поллитровую бутылку кока-колы, как всегда, немного смущаясь стоять посреди улицы, когда лук соскальзывает по горчице вниз между пальцами. Когда уже Анетте позвонит? Он никак не мог решить, ехать ему в управление и вести себя как руководитель команды или просто отправиться домой и выпить снотворное.
Эстер ди Лауренти писала о Юлии, потому что узнала в ней себя. И что дальше? В салоне пахло сосиской и луком, он опустил стекла, впустив мягкий вечерний воздух, свернул направо на Тьетгенсгеде, поехал по Ингерслевсгеде вдоль железнодорожных путей. Йеппе стоял на светофоре у Дюббёльсбро, когда зазвонил телефон; он нажал кнопку приема на беспроводной системе связи, встроенной в «Форд», и в салоне зазвучал голос Анетте.
– Где ты?
– Еду домой. А ты?
– Мы нашли Кристофера. Приезжай-ка поскорее в театр.
– Что случилось?
– Он пришел на работу около шести вечера, но перед началом спектакля исчез. И никто из его коллег не знал, где он может быть. Мы обыскали весь театр. Это большое пространство. Обнаружили его только сейчас. Он лежит на главной люстре.
Йеппе включил сирену и на круговом движении развернул машину.
Глава 13
Йеппе проехал по односторонней улице Торденскьёльдсгеде навстречу движению и припарковался под мозаичным потолком «Скворечника»
[10] прямо перед входом, предназначенным для членов королевской семьи. Нарядно одетые люди сочились из всех выходов здания, словно емкость с шоколадным фондю дала течь и ее жидкое содержимое выливалось на тротуары и велосипедные дорожки. Внушительный кортеж автомобилей новостников уже блокировал весь Пассаж Августа Бурнонвиля, обезумевшие журналисты метались среди публики с камерами наперевес, чтобы получить сведения о вечерней драме из первых уст. Смерть в театре всегда будет более захватывающей историей, чем та, которую рассказывают со сцены посредством музыки и прочих средств искусства. И быть может, эта история окажется столь занятной, что однажды и по ней сделают театральную постановку.
Йеппе обошел журналистов и устремился вверх по лестнице наперерез людскому потоку, под красные абажуры вестибюля и, через главный вход, внутрь. Фойе сотрясалось от взволнованных криков людей, разыскивающих свою одежду в гардеробе без служащих. Йеппе пронесся сквозь увешанный зеркалами коридор и нашел двери, ведущие в зал. Там, у самых дверей, оперевшись на обтянутые велюром кресла Старой сцены, стоял, уставившись в потолок, следователь Фальк.
– Какого черта вы не перекрыли выходы? Что вы творите? Вы же упустите преступника! – закричал Йеппе.
Фальк положил свою широкую ладонь цехового начальника ему на плечо: – Йеппе, мы ничего не можем поделать. Сегодня вечером посмотреть балет пришли тысяча триста человек. Публику призвали сообщать, если кто-то видел или слышал что-то странное, но из этого ничего не выйдет. Этот чертов театр – практически два театра в одном: тот, что видят зрители, и громадный закулисный театр, никак не связанный с видимой частью. Убийство произошло за пределами сцены. Мы не выпускаем отсюда служащих театра, но настроены не так уж оптимистично. Все они были задействованы в постановке, да и запасных выходов здесь гораздо больше, чем в Кристиансборге.
Йеппе знал, что Фальк прав. Естественно, Анетте и другие члены команды оценили все обстоятельства и приняли верное решение.
– Где он?
Фальк показал наверх. Йеппе проследил за его указательным пальцем и всмотрелся в изысканно украшенный потолок Старой сцены, кишащий вознесшимися на небо фигурами и золочеными орнаментами. Слабое дребезжание нарушило тишину. Йеппе остановил взгляд на огромной хрустальной люстре, которая освещала зал из центра золотой окружности. Заметив, что люстра качается, он вопросительно посмотрел на коллегу. Фальк кивнул.
– Похоже, команда Нюбо тоже прибыла. Пойдем наверх.
Фальк прошел в небольшую дверь, ведущую за сцену. В бытность свою студентом театрального вуза, когда они с Йоханнесом ходили в театр каждую неделю, Йеппе частенько сидел в этом зрительном зале и гадал, какая она, жизнь по ту сторону этой двери. Сценическая жизнь.
За дверью сидела группа техников сцены, собравшаяся вокруг командного пункта режиссера-постановщика. Все они были одеты в черное, одни пузатые и седовласые, другие юные и тощие. Настроение было спокойное, они пустили по кругу пакетик с лакрицей. Очевидно, чтобы выбить их из колеи, нужен был не один труп.
Следователь Томас Ларсен стоял чуть поодаль, вне зоны видимости и слышимости, и расспрашивал одного из седовласых. Йеппе кивнул техникам и покосился на сцену, занятую массивной и мрачной декорацией грота. Кто-то из распорядителей прогнал через сцену стайку юных балерин с волосами, забранными в пучки, и большими наплечными сумками. Кто-то из них жалобно похныкивал, и Йеппе посмотрел на часы. Было уже очень поздно.
– Будьте любезны проводить моего коллегу наверх к остальным! – Фальк махнул рукой в сторону Йеппе. На одном из мужчин была флисовая куртка с логотипом театра на груди, рация в его руке означала, что он, по-видимому, имел какое-то отношение к службе охраны. Он кивнул и пошел через сцену. Йеппе, помешкав, последовал за ним. Он испытывал такое неистовое благоговение перед Старой сценой, что ему пришлось активно подавлять в себе это чувство, чтобы ступить на нее своими грубыми полицейскими ботинками. Здесь он некогда лицезрел Джерома Роббинса и Бурнонвиля, влюбился в Кирстен Олесен и тут же воображал свое собственное будущее. Здесь он аплодировал Йоханнесу, когда тот завоевал своего первого Реумерта
[11], и в тот вечер признался себе, что есть-таки разница между «Вот бы это был я» и «Вот бы это был не ты».
