– Куртку снять! – закричал один из техников у него за спиной. Йеппе обернулся и догадался, что приказ был обращен к нему. Он посмотрел на своего сопровождающего, который лишь покачал головой и продолжил путь через сцену за кулисы и дальше, в железную дверь, выкрашенную черной краской. Они очутились в небольшом боковом проходе со множеством белых дверок с именными табличками.
– Что это значит?
– Старая примета! Пройдешь через Старую сцену в верхней одежде, накличешь несчастье. Свистеть тоже нельзя. Да какая разница, вряд ли этим вечером мы огребем еще большее несчастье, чем то, что уже на нас обрушилось. Пойдемте, нам наверх.
Охранник открыл белую дверь, ведущую на лестницу, и показал путь на пятый этаж, мимо выключенных швейных машинок в пошивочном зале и через репетиционный зал с высокими потолками, одна из стен которого представляла собой огромное зеркало. Йеппе собирался поинтересоваться у охранника, зачем они сюда пришли, когда тот подошел к гигантскому зеркалу и надавил на него. Отворилась очередная дверь, и вахтер исчез по ту сторону зеркала, быстро взглянув на Йеппе, дабы удостовериться, что тот не отстал. Йеппе тоже шагнул сквозь зеркало и оказался на неравномерно освещенной крутой черной лестнице, которую, судя по всему, никогда не мыли. Ремонта на ней тоже не делали. Охранник весьма ловко преодолевал по паре ступенек за один шаг, а Йеппе еле шел, держась рукой за шаткие перила, ступени скрипели под ногами. «Everything old is new again, everything old is new again»
[12] – крутилось у Йеппе в голове, где-то в районе лобной доли. В самом конце лестницы провожатый распахнул дверь на пыльный чердак с деревянным полом и круглыми окнами, за которыми сияла вечерняя синева, воцарившаяся над Конгенс Нюторв.
– Добро пожаловать на люстрочердак, – произнес охранник, подняв руку в приветственном жесте, абсолютно неуместном в данной ситуации.
Йеппе взял из ящика у двери пару синих бахил и, нацепив их, огляделся. Помещение было огромное и в основном пустое, если не считать груд старого хлама там-сям. Гора старых гастрольных чемоданов образовывала чудесную кожаную композицию, а столики с какими-то щепками, аккуратно сложенные стремянки и пустые банки из-под газировки свидетельствовали о том, что люди время от времени сюда забредают. Противоположный край помещения тонул во мраке, и чувство пребывания в заброшенном чулане от этого усиливалось, но лучи света мощных фонарей прорезали темноту и выявляли руки и лица усердно трудившихся людей.
Техники-криминалисты уже огородили и разметили участки, которые нужно было обследовать. Они работали очень быстро. Их голоса звучали громко, чуть ли не громче шума, который издавал переносной генератор.
– Мы сейчас находимся над самим зрительным залом, – объяснил вахтер и кивнул в сторону центра помещения. – Партер прямо под нами. А вот там люстра.
Йеппе переместился поближе к середине комнаты, где от пола до потолка высился большой серо-белый металлический ящик. Две тяжелые огнеупорные дверцы ящика были открыты и виднелось огромное отверстие в полу, окруженное низкой оградой, совершенно не похожей на сколь бы то ни было серьезную защиту на случай, если кто-то вздумает споткнуться в непосредственной близости от нее. Свет лился из этой дыры и озарял коллег, свесившихся через перила. Блондинистый лошадиный хвост Анетте светился в темноте. Заметив Йеппе, она вновь склонилась над дырой, жестом призвав его сделать то же самое. Он налег на перила. Прямо под ними зияло гигантское отверстие в полу, четыре-пять метров в диаметре, сквозь которое были хорошо видны зрительские места в пятнадцати метрах ниже. И прямо по центру этого отверстия висела гигантская хрустальная люстра Старой сцены.
Йеппе инстинктивно отступил на шаг назад, почувствовав, как сжимается его мошонка от ощущения хрупкости оградки между ним и отвесной пропастью, и он слишком живо представил себе, как это чудовище отрывается от потолка и устремляется вниз, прямо на головы беззаботных зрителей. И ведь наверняка когда-то об этом уже написали пьесу. Everything old is new again.
Фонарь никак не мог остановиться на фигуре, лежавшей на хрустале. Луч света то и дело натыкался на многочисленные блестящие плоскости и отражался, мерцая, как стробоскоп, в лица сосредоточенных полицейских и криминалистов. Наконец он замер на фигуре, попавшейся в ловушку верхнего яруса люстры. Там лежал Кристофер Гравгорд, с обнаженным торсом, бледный, обмякший и безвольный, пойманный в обруч из блестящего стекла. Не было никаких сомнений в том, что он мертв. На хрупкой грудной клетке, прямо над сердцем, чернилами было написано «Дух» узкими высокими буквами. Йеппе прищурился, пытаясь сфокусироваться на татуировке. Если она должна была выражать ожидания Кристофера от жизни, то в завершении его пути здесь, на люстре Королевского театра, заключалось трагическое воплощение этих ожиданий.
Йеппе почувствовал, что его тело засасывает через край ограды в недра красного плюша, красующегося внизу и напоминающего большую мягкую пасть. Какой получился бы прекрасный полет.
Нюбо стоял с противоположной стороны от отверстия и обсуждал с криминалистом Клаусеном, каким образом им предстоит извлекать тело из люстры и возможно ли как-то обследовать его, прежде чем оно будет извлечено.
На душе у Йеппе было тяжело. Мир сегодня переполнился вздохами. Он должен был предвидеть случившееся. Анетте тронула его за плечо и направилась к низкой двери, которая вела на крышу, к вечернему небу над старым Копенгагеном. Створка едва достигала полутора метров в высоту, поэтому Йеппе пришлось нагнуться, чтобы пройти. Он двигался в темноте на ощупь, все еще ослепленный яркими отблесками кристаллов в лучах прожекторов, и споткнулся о крышку люка в видавшем виды деревянном полу.
– Ты в порядке?
Йеппе что-то пробурчал в ответ. Кровь резко отхлынула от головы, потому что крыша вокруг него качалась, как рыболовный катер на волнах. Он остановил взгляд на светящихся часах «Магазан дю нор», подождал, пока движение прекратится, затем огляделся. Они стояли на небольшом мостке из досок, образующем плоскую дорожку поверх медных покатых пластин крыши. Дежурное освещение еще не зажгли, поэтому на крыше было совсем темно. В десяти метрах от деревянного настила Йеппе угадывал очертания флагштока и статуи, взирающей на Конгенс Нюторв.
– Вот сюда забираются вахтеры поднимать флаг по праздникам, – сказала Анетте, включая карманный фонарик. – Большинство из них терпеть не могут это делать. Особенно в дождь и ветер, разумеется. Тут высоко.
Йеппе с опаской ступил на ровные доски, положенные на крышу. У самого флагштока, под прикрытием внушительного крылатого всадника Анетте опустилась на корточки и посветила на клочок ткани.
– Пока что нельзя сказать, сам он прыгнул или его скинули, беднягу. Но, как бы то ни было, вот здесь произошло что-то странное. Установлено, что эта рубашка Кристофера.
– Зачем ему нужно было снимать рубашку? Или с него снимать рубашку?
