Йеппе закрыл за собой входную дверь, закрыл замок и не без труда прислонился к стене, чтобы снять ботинки. Пятна от травы на коленях не отстираются, штаны придется выбросить. Они ходили туда несколько раз? Пальцы пахли сладко, и, понюхав их, он вызвал кислую изжогу. Что там пишут в регламенте о сотруднике полиции, вступившем в интимные отношения со свидетелем по уголовному делу? Неужели у него действительно по-настоящему встал? Глобальные вопросы бытия.
Он распахнул дверь в спальню и принес оттуда одеяло, потупив взгляд, чтобы не думать о скелетах, оставшихся на тумбочке от разбитой любви. Кто сказал, что быть отцом семейства – это счастье? Ну или быть актером, если уж на то пошло? Йеппе швырнул куртку на спинку стула и улегся на диван прямо в одежде. По крайней мере он, кажется, больше не импотент.
Суббота, 11 августа
Глава 19
Thank heaven for little girls, for little girls get bigger every day. Thank heaven for little girls, they grow up in the most delightful way…
[19] Солнце пробралось в постель и сделало невозможным дальнейший сон. Головная боль застряла в самом неприятном месте – под глазными яблоками – и нестерпимо резала череп до самых ушных каналов. Алкоголь – неверный любовник, такой восхитительный вечером и такой жестокий наутро.
Эстер попробовала сесть и обнаружила, что лежит на диване в гостиной, отнюдь не в спальне. Свет с Клостерстреде ослеплял, комната качалась, ей пришлось поднять голову, чтобы стошнить на пол. Причем не в первый раз, отметила она. Рвота была жидкой и вонючей, и ее стошнило снова. Those little eyes so helpless and appealing, one day will flash and send you crashin’ through the ceiling…
[20] Отыскав среди подушек свой смартфон, она выключила будильник с голосом Мориса Шевалье. Шансов пойти сегодня на йогу было мало.
Откинувшись назад, она постаралась абстрагироваться от блевотины на полу. Воняло еще и мочой. В голове было пусто и звучал свист, словно хмель уничтожил мыслительную способность навсегда. И не то чтобы это было совсем неприятно. Если бы исчезли боль и тошнота, то она бы с удовольствием лежала бы овощем, пусть даже со свистом в мозгах. Не иметь своей позиции, не испытывать больше никаких сожалений. В конце концов к действительности ее вернула тишина. Куда подевались собаки? Она позвала их, прекрасно зная, что их нет, потому что в противном случае они бы уже давным-давно залаяли, требуя ласки и прогулки. Эстер неуклюже скатилась с дивана и приземлилась на четвереньки, одной рукой угодив в лужу рвоты. Пол поплыл и угрожающе закачался. Закрыв глаза, она держала голову на запястье, пока это ощущение не прошло. Пока можно обождать с муками совести насчет того, что она валяется на полу и копошится в жидкостях, исторгнутых организмом, сейчас было необходимо понять, где собаки, и убедиться, что они в безопасности. Она поползла. Грегерс был прав, она пила слишком много. Рука, нога, вторая рука, медленно и неуверенно добраться до ванны. Приподнявшись на коленях, она открыла кран с холодной водой. Так продолжаться не может, с этим покончено, этой даме больше красного не наливать. Она даже не разделась, все равно одежда была уже испорчена, просто подставилась под струю воды, чтобы смыть основную грязь. После первого благотворного ледяного шока она добавила теплой воды и встала на ноги. Одной рукой крепко держась за душевую арматуру, второй неумело освобождалась от мокрой одежды. Наконец она отмылась и, если ей и не сильно полегчало, по крайней мере она могла стоять, не падая, и думать, не испытывая приступов рвоты.
Собаки?
Врачи из «скорой» подняли и приободрили ее, дали кислородную маску и отвезли в приемное отделение на обследование. Представители полиции испарились и объявились вновь лишь после того, как она сообщила кому-то из санитаров, что является главным свидетелем по делу об убийстве и непременно должна поговорить с одним из следователей. Она лежала и рыдала в свой кислородный аппарат, пока наконец не появился он.
На этот раз не Йеппе Кернер, молодой человек, красивый, но уставший и измученный. Она попыталась рассказать о хлопнувшей двери и скрипящих ступеньках и о своем страхе за свою жизнь, он понимающе улыбнулся и что-то записал, однако она прекрасно видела, что он не придает большого значения ее словам. К тому же он предложил ей побеседовать с полицейским психологом, так как она перенесла шок и, несомненно, страдает от посттравматического стресса, какого лешего он вообще в этом смыслил.
Единственной помощью, которую он смог предложить, был совет думать в первую очередь о том, что, раз она цела и невредима, то, наверное, либо преступник не хотел причинить ей вреда, либо его вообще не было в здании. Несмотря на сдержанность молодого человека, услышать эти слова все-таки было для Эстер утешением. Но собаки? Отвезли на передержку на ночь, верно, ей же говорили. Естественно, они не особо радуются сложившейся ситуации, но находятся в безопасности.
Эстер выразила все свое волнение глубоким вздохом и заплакала. Ни с Эпистемой и Доксой, ни с ней самой ничего не случилось. Более того, ей, оказывается, было так хорошо, что ее практически выпихнули из приемного отделения. Им было не до беспокойных пьяных дамочек, хотя они и вошли в ее положение. Ей разрешили отправиться домой прямо среди ночи, и лишь когда она, выйдя из такси, очутилась перед мрачным подъездом на Клостерстреде, до нее дошло, насколько дурной была эта идея. Но куда еще она могла пойти?
К Франку и Лисбет в Эспергерде? Они предложили, и она знала, что предложили всерьез. Но, ох, одна только мысль об их вечных перепалках! Лучше уж рискнуть остаться здесь. Тут ее дом. У нее в мире больше нигде нет своего места. Страх был смягчен сначала бокалом вина, а затем таблеткой снотворного, потом – поскольку эта комбинация оказалась недостаточно эффективной – второй порцией красного вина и еще одной таблеткой.
Эстер одевалась не торопясь, предмет за предметом, осторожно, чтобы ничего не опрокинуть. Лужа рвоты на полу в гостиной подождет, как и все амбиции насчет завтрака. Ей нужно привезти собак, адрес передержки записан на листке и положен в карман. Шатаясь, она надела ботинки, взяла кошелек, ключи и телефон, бросила взгляд в зеркало, чтобы удостовериться – как-никак одета. Вышла. При дневном свете лестничная клетка выглядела совершенно иначе. Естественно.
Чудовища скрываются в тени, а не в пятнах солнечного света. Ночной страх казался теперь необъяснимым, почти смехотворным. Эстер закрыла за собой дверь и собиралась взяться за перила и начать спускаться, когда увидела это. Она точно знала, раньше этого здесь не было – дверные рамы на лестнице покрасили весной, – вот, у самой дверной ручки, невозможно не заметить. На густой темно-серой краске косяка ночью кто-то вырезал крошечную звездочку. Похожую на звезды, которые во время войны обозначали, чьи несчастливые судьбы будут связаны с унижениями и депортацией. Зловещее предупреждение. Эстер села на верхнюю ступеньку и уткнулась лицом в ладони.
