– Насколько помню, мы познакомились у меня в студии. Сеньора сопровождала ныне покойного сеньора Вальдеса, чтобы оказать ему помощь в выборе мебели. Так ведь, сеньора? – спросил он, чтобы хоть немного разрядить обстановку, которая, похоже, складывалась для нее не самым приятным образом.
Пепита Ласарран не нашла в себе сил, чтобы отрицать или подтвердить вслух слова дизайнера. Она снова ограничилась кивком.
Я обратилась к нему:
– Вы свободны, сеньор Мальофре! Очень сожалею, что нам пришлось злоупотребить вашим временем, даже не предупредив вас об этом заранее.
Несчастный дизайнер был смущен, но не мог скрыть любопытства, которое теперь вызывала в нем женщина, которую он только что опознал. Двигаясь к двери, он продолжал коситься на нее, рискуя вывернуть себе шею. Наверняка не удержится и задаст парочку вопросов младшему инспектору, который проводит его до выхода, подумала я.
Мы остались вдвоем и сидели друг против друга, Пепита Лисарран и я. Я смотрела ей прямо в лицо, и наконец она, не выдержав, опустила голову. Мне казалось, я сама себя ненавижу за то, что делаю вид, будто все это доставляет мне удовольствие. Нет, абсолютно никакого удовольствия я не получала.
– Вы хотите мне что-нибудь сказать, сеньора Лисарран?
Она заплакала. Обычно слезы поначалу способны придать любой ситуации некое благородство, но мало у кого хватает терпения созерцать их долго.
– Успокойтесь, сеньора Лисарран, и давайте наконец поговорим. Не забывайте, что вы находитесь в комиссариате.
Но ей, судя по всему, не было сейчас дела до того, где она находится. Она рыдала взахлеб. Я чертыхнулась в душе. Создается впечатление, будто все вокруг сговорились, решив превратить меня в свидетельницу их несчастий. Женщина достала из сумки платок, высморкалась, подняла глаза к потолку и принялась рассказывать историю, которой я от нее так долго ждала и уже устала ждать. Стоило ей произнести несколько слов, как я снова вспомнила, что мы находимся в мире гламура.
– Поверьте, инспектор, сердце мое разбито. Эрнесто был для меня всем в этой жизни. Мы познакомились два года назад и безумно влюбились друг в друга.
– А почему же вы скрыли это от нас?
– Мы с ним решили на какое-то время сохранить в тайне наши отношения, вы ведь, безусловно, знаете, сколько у Эрнесто было врагов. Ничего личного, конечно; я имею в виду тех пустых людишек, которых он разоблачал в своих статьях и в своей передаче. Уверяю вас, в частной жизни Эрнесто был человеком исключительным, мягким и доброжелательным. Кроме того, я должна была помнить и про его бывшую жену.
– А при чем тут его бывшая жена?
– Это холодная и капризная женщина, настоящий автомат по выкачиванию денег. Казалось, они с дочкой вознамерились вчистую разорить его, вечно просили еще и еще, преследовали Эрнесто, ни на миг не оставляли в покое. Она так и не смогла смириться с мыслью, что муж бросил ее.
– А у меня сложилось совсем другое мнение, когда я ее допрашивала.
– Внешность обманчива, инспектор.
– Я не имею привычки доверять первому впечатлению. Но в любом случае какое все это имеет отношение к тому факту, что вы не были откровенны с полицией?
– А что мне оставалось делать? Никто ведь не знал о том, что нас связывало, мы строго хранили свою тайну. Мы договорились пожениться в следующем месяце. Вот было бы шуму! И когда его убили, я испугалась.
Она снова заплакала. Но я хватки не ослабляла:
– А что же, интересно знать, могли предпринять враги Вальдеса, узнав, что он женится?
Она глянула на меня, не понимая, как до меня не доходит столь очевидная вещь:
– Зло на него держали очень и очень многие, инспектор. Они бы вытащили на свет божий историю их развода и докопались бы до каких-нибудь его неблаговидных поступков, а он их совершал, как и любой смертный. Да и мне бы устроили невыносимую жизнь. Все вместе, сообща, они погубили бы Эрнесто.
– Но разве он сам не поступал с другими точно так же?
– Мы встретились тут, чтобы судить его?
Эта тихоня вдруг показала зубки, однако она была права.
– Нет, мы встретились тут, чтобы вы рассказали мне все, что вам известно про убийство.
– Думаете, если бы я что-то знала, я бы промолчала?
– Хочу напомнить, сеньора Лисарран: вам следует отвечать на вопросы, а не задавать их. Теперь скажите, с кем Вальдес имел дело в последние дни перед смертью.
– Он никогда не говорил со мной о своей работе.
– А вы допускаете только одну возможность – что убил его кто-то, связанный с ним в профессиональной сфере?
– У Эрнесто было мало друзей, в его личной жизни не было никого, кроме меня и, разумеется, его бывшей жены и дочери, хотя они виделись крайне редко.
– Это мне известно, однако он мог о чем-то мимоходом упомянуть, на что-то намекнуть.
– Я об этом как-то даже не задумывалась.
– Так задумайтесь теперь. Вот номер моего мобильника, и если что-нибудь припомните, сразу же позвоните. Вам в любом случае придется еще раз явиться, чтобы дать официальные показания и объяснить судье, почему вы до сих пор занимали такую позицию. Теперь можете идти.
По ее глазам я поняла, что она считала меня бесчувственным чудовищем. И она была недалека от истины, это дело заморозило во мне всякую жалость к представителям рода человеческого. Возможно, до нее стало доходить, что наша личная жизнь тоже является предметом купли-продажи.
В приоткрытой двери появилось краснощекое лицо Гарсона, оно светилось любопытством.
– Любовница, – бросила я, не дожидаясь вопроса.
– А чего она молчала-то?
– Боялась скандала. Никто не подозревал об их связи.
– Она что-то знает?
– Говорит, что нет, и переводит стрелки на бывшую жену.
– Соперница, – изрек Гарсон мелодраматическим тоном.
Мы посмотрели друг на друга, воздержавшись от комментариев. Мы успели так привыкнуть друг к другу и так изучить друг друга, что скоро, пожалуй, будем общаться посредством звуковых сигналов, как это происходит между обитателями животного мира.
– Хорошо, тогда можно пойти пообедать.
– Сегодня на мою компанию не рассчитывайте. Обойдусь бутербродом. Я записалась в салон красоты.
– Ни за что не поверю!
– Совсем не остроумно.
– Да я ведь на полном серьезе!
– В таком случае вам будет небезынтересно узнать, что вторую половину дня я для себя от работы освободила. А знаете, для чего? Для того, чтобы мне до тех пор массировали все мускулы, пока от них совсем ничего не останется, чтобы меня с головы до ног покрыли душистой пеной, чтобы меня ублажили гидрокремом… Короче, чтобы из меня сделали весенний цветок.
