– Послушай, Фермин, ты ведь знаешь, что у нас в арсенале имеются свои средства, чтобы чуть притормозить развитие событий! Но бомба вот-вот взорвется. А вам я могу только посочувствовать, потому что…
Не в силах больше сдерживаться, я весьма невежливо оборвала его:
– Минутку, минутку, если я правильно поняла, вы трое знаете, кто такой этот Эрнесто Вальдес?
Все взоры обратились ко мне, и в них читался вопрос: каким образом попала на их совещание эта инопланетянка? Молинер взял инициативу в свои руки:
– Ну, Петра, не можешь же ты не знать, что Эрнесто Вальдес – журналист number one в розовой прессе
[2].
– Представьте себе, я этого не знаю, – отрезала я с тем душевным спокойствием, которое испытывает человек, не растерявшийся, услышав имя знаменитого философа.
Родригес оживился:
– А вы хоть когда-нибудь смотрите телевизор, читаете газеты… или, может, листаете какие-нибудь журналы в парикмахерской?
– Она читает только ученые книги и слушает Шопена, – в тон ему пояснил Гарсон.
Молинер положил конец подтруниванию, которым увлеклись наши подчиненные, и при этом, безусловно, принял во внимание мои должность и характер:
– Нас просто удивило, что ты не слышала этого имени, ведь об Эрнесто Вальдесе можно узнать не только из розовой прессы. Понимаешь, он был одним из тех агрессивных и неистовых журналистов, чьи статьи и передачи потом долго комментируют во всех изданиях. Он всегда брался за самые скандальные темы: тайные браки, разводы, интрижки между знаменитостями, ну, сама знаешь, о чем я.
– А, это тот тип, который буквально поливал грязью людей, которых приглашал в свою программу?
– Он самый. Вальдес работал на телевидении и еще в паре журналов.
– Из чего его застрелили? – спросил младший инспектор.
– Из девятимиллиметрового пистолета-пулемета. Очень точный выстрел в висок – наверняка работа профессионала.
– Да разве киллер стал бы отвлекаться на то, чтобы еще и отрезать жертве голову?
– Иногда они получают сложные заказы.
– Но сначала он выстрелил?
– Судя по результатам вскрытия, да.
– Тогда он рисковал, оставаясь еще на какое-то время на месте преступления, чтобы поработать ножом.
– Может, кто-то заплатил ему, чтобы убийство выглядело еще и как месть…
– Это ваша версия?
– Должен честно тебе признаться, что пока у нас нет никаких версий. Просто людей, с которыми расправились подобным образом, очень и очень много. Иначе говоря, месть никак нельзя исключать.
– Пожалуй, и вправду нельзя.
– Только представь себе: он публиковал сведения о людях без их разрешения. Разнюхивал разного рода подробности их частной жизни. Он был человеком… Как бы лучше выразиться? Достаточно безнравственным в рамках своей профессии.
– Мне больше нравится определение, данное комиссаром, – сказал Родригес.
– Тем не менее преступление остается преступлением, – заявил Молинер не без иронии.
– А как свидетельница описала убегавшего человека?
– Высокий, хорошо одетый, атлетического сложения, бежал легко. Больше ничего конкретного она не смогла добавить. Поэтому тут надо быть предельно осторожными и воспринимать такое свидетельство с оговорками.
– Ну и в какой точке расследования вы находитесь?
– В мертвой. У нас есть протокол вскрытия, заключение баллистической экспертизы и показания предполагаемого свидетеля. Теперь пришла пора начинать действовать.
– А окружение убитого?
– Он жил один. С женой развелся семь лет назад. Дочери скоро восемнадцать, она живет с матерью. Нет никаких сведений о близких друзьях или хотя бы приятелях. Он всего себя отдавал работе.
– А с бывшей женой вы беседовали?
– Пока еще нет.
– Но ты склонен подозревать скорее кого-то из его профессионального круга?
– Боюсь, что так, хотя это сильно усложняет дело. Короче, добро пожаловать в мир шика и гламура! У тебя есть вечернее платье, Петра?
– Я всегда сплю в пижаме.
– А вы, Фермин, вы сможете отыскать в своем шкафу смокинг?
– Нет, я уже давно бросил курить
[3].
Молинер от души рассмеялся. Создавалось впечатление, что, передавая нам этого покойника и все с ним связанное, они скидывали с плеч тяжкий груз. Но я пока не спешила сделать вывод, хорошим или плохим наследством было для нас это дело. Выводы будем делать позднее. К тому же как раз сейчас следовало ожидать еще каких-нибудь событий: появления новых свидетелей, писем с доносами… Третий день после убийства – это пока чистая тетрадь, пиши в ней что твоей душеньке угодно. Да и Молинеру с Родригесом я не завидовала. Убитую девушку нашли неделю назад, но, как только поползли слухи, что она была подружкой высокопоставленного чиновника, дело тотчас забрали у тех, кому оно поначалу досталось, и передали Молинеру. Еще один рикошет.
– Ну и что вы про все это думаете, Петра? – словно угадав мои мысли, спросил Гарсон.
– Ничего конкретного. Мне кажется, надо отправляться в путь.
– Для начала – визит вежливости?
– Да, хоть нас никто и не приглашал.
Я всего несколько раз видела Вальдеса по телевизору, и он показался мне отъявленным мерзавцем. Он произвел на меня настолько отвратительное впечатление, что выделить и объективно оценить только физические черты этого человека было практически невозможно. Я помнила Вальдеса смутно: угрюмый взгляд, крючковатый нос, жиденькие усишки и рот, как у деревенской старухи, которая денно и нощно изрыгает проклятия. Короче, вид тошнотворный. Поэтому смерть в какой-то мере даже придала ему благообразия. Он лежал в морге в своей ячейке, упакованный в пластиковый чехол, как личинка в коконе, и выглядел, пожалуй, даже вполне по-человечески. Мы сразу увидели отверстие на левом виске и шрам на шее – врачи очень искусно вернули голову на прежнее место. Бескровное лицо ничего не выражало.
– Наконец-то он замолчал, – бросил в сторону Гарсон.
– Per secula seculorum
[4].
