– Ну и как вам она? – спросил Гарсон, а затем, вытащив из стакана покрытые пеной усы, добавил: – На первый взгляд не производит впечатления женщины, накопившей достаточно денег, чтобы заплатить киллеру.
– Слишком уж вы доверчивы. У нее может иметься богатый любовник, вот он и одолжил ей нужную сумму.
– И при богатом любовнике она работает в таком месте?
– Любовник нынче пошел не тот, что прежде, Гарсон. В нынешние времена и думать забыли о том, чтобы обеспечить даме сердца возможность сидеть сложа руки. Ужин в “Ритце” время от времени – и хватит с нее. А так как налоги у нас не снижают…
– Эдак и я мог бы позволить себе завести подружку.
– А если я задам вам вопрос личного свойства?
– Валяйте.
– Как вы решаете этот вопрос?
– Какой такой вопрос?
– Ну, с сексом и увлечениями. Вы ведь никогда мне ничего не говорите.
Он глянул на меня так, словно возжелал, чтобы меня привязали к мельничному жернову и забросили подальше в море.
– Честно скажу: никогда не думал, что вы вздумаете спрашивать меня о таких вещах. На вас это совсем не похоже.
– Я вас обидела?
– Да.
– Не понимаю чем.
– Во-первых, вы женщина. Надеюсь, об этом вы еще не забыли. Кроме того, вы моя начальница, и я уверен, что и об этом вы тоже не забыли. Таким образом…
– Да, извините, вы, конечно, правы, я позволила себе недостойную и пошлую выходку. Просто я слегка нервничаю из-за того, что вокруг происходят какие-то непонятные любовные истории. Только представьте себе: моя сестра вроде как завела интрижку с Молинером.
– С инспектором Молинером?
– Да, оба они сейчас находятся в процессе развода. Не знаю, чем все это закончится.
– По мне, так ничего страшного тут нет.
– Моя сестра всегда была далека от реальной жизни.
– Ну вот, пусть малость поразвлечется.
– Но я сильно сомневаюсь, что Молинер – подходящий мужчина для того, чтобы забыть с ним о своих горестях.
– А хотите скажу, почему вы так говорите? Потому что Молинер – полицейский, а вы не очень хорошего мнения о полицейских, Петра, и я всегда это чувствовал.
– Трудно быть хорошего мнения о чем-то, с чем ты хорошо знаком.
– Позволю себе дерзость и добавлю, что вы очень противоречивая особа.
– Не более чем остальные представители рода человеческого.
– Вот уж нет, по противоречивости вы сильно превышаете средний показатель. Вы считаете себя феминисткой и одновременно волнуетесь из-за того, что ваша сестра захотела закрутить легкий роман. Вы служите в полиции и уверены, что никому из нас, полицейских, нельзя доверять. Я готов привести еще кучу примеров.
– Можете себя больше не утруждать. Не сомневаюсь, что вы будете правы на сто процентов. Но должна твердо заявить вам одно: никакая я не феминистка. Будь я феминисткой, не работала бы в полиции, не жила бы до сих пор в этой стране и не выходила бы замуж дважды, даже на улицу не выходила бы, прошу вас все это хорошенько запомнить.
Он молчал, и я заметила, что взгляд его остановился где-то у меня за спиной. Я обернулась – и вовремя. Хосефина Гарсиа как раз шла к нашему столику. В ее наряде не было ничего фольклорного, и он не слишком отличался от наряда обычной домохозяйки. Только красные туфли на высоком каблуке и вызывающий цвет волос остались от тех времен, когда она выступала на сцене под именем Беатрис дель Пераль.
Ей и в голову не пришло поблагодарить нас за то, что мы не стали допрашивать ее прямо в магазине. Она заказала себе пиво и села за наш столик. Без лишних предисловий я спросила, есть ли у нее алиби на день, когда было совершено убийство.
– Работала, как обычно, а потом вернулась домой.
– Вы живете одна?
– Нет. Два месяца назад я вышла замуж. Мой муж – страховой агент, и он прилично зарабатывает, так что с танцами покончено. Понятно?
Гарсон начал невозмутимо задавать свои вопросы:
– Всего три месяца назад у вас был другой жених, как вам удалось так быстро выйти замуж за этого человека?
– Он всю жизнь ухаживал за мной, но я чуть его не потеряла. Еще немного – и этот козел Вальдес окончательно разрушил бы мою жизнь. Но я его не убивала. Понятно? Нет у меня такой привычки – убивать всякого, кто причинил мне зло, иначе я уже давно кое с кем расправилась бы. Однако хочу вам сообщить: когда я узнала, что его шлепнули, я выпила целую бутылку шампанского. И не я одна!
– У вашего мужа были проблемы с правосудием?
Глаза ее пылали ненавистью, когда она ответила:
– Слушайте, может, хватит меня гнобить, а? После всей этой кутерьмы мой муж стал очень ревнивым, и не один год пройдет, прежде чем он простит меня за то, что по моей вине ему довелось пережить. А если еще вы начнете лезть к нему… Лучше ищите где следует и не беспокойте честных людей.
– И где же нам следует искать?
– Ходили слухи, что Вальдес прокручивал дела, за которыми стояли большие деньги, темные дела, насколько я понимаю.
– Какие именно?
– Если бы знала, тут же пошла бы кричать об этом на всех углах! Уж поверьте, у меня бы не залежалось. К несчастью, мне ничего не известно.
– А от кого вы слышали про его темные дела?
– Ба! Об этом повсюду шептались! Говорили еще, что Вальдес ездил в Швейцарию, чтобы класть там деньги на свой счет… Но никто понятия не имел, чем именно он занимался. Ушлый был мужик.
Я решила попытаться смягчить враждебность нашей собеседницы, поэтому, пристально на нее посмотрев, слегка улыбнулась:
– Хосефина, вам ведь никакой пользы не будет от того, что убийца Вальдеса останется на свободе, правда?
– Вот уж точно не будет. Мало того, порадуюсь, если его поймают, ведь эта сволочь Вальдес имел с ним какие-то дела. Но больше мне ничего не известно, Господом Богом клянусь.
Мы уже собирались плыть отсюда на всех парусах, когда Гарсона вдруг осенило:
– А те дела, про которые ходили разные слухи, они делались в Барселоне или в Мадриде?
Беатрис дель Пераль задумалась на несколько секунд, а потом уверенно ответила:
– В Мадриде. Как говорили, он все здесь проворачивал.
– Хорошо, а теперь скажите, как зовут вашего супруга.
Чтобы не вызывать новых протестов с ее стороны, я пояснила просьбу Гарсона:
– Мы должны проверить, не числится ли за ним чего, обычная рутина. Он ни о чем не будет знать. И я вам обещаю, что больше мы вас тревожить не станем.
Хосефина посмотрела в сторону двери:
– А вот и он тут как тут. Каждый день приходит меня встречать. Это было его требование: если я к нему возвращаюсь, мы должны немедленно пожениться, правда, и после этого он не стал меньше ревновать. Двадцать четыре часа в сутки я нахожусь под надзором. Сейчас придется объяснять, зачем я зашла в бар. Может, и вас успел заметить.
