Она скрестила ноги, обтянутые черными бархатными брюками, потом снова поставила ноги ровно. Я задержала взгляд на ее полуботинках из красивой блестящей кожи медного цвета.
– Да, я это предполагала. Но учтите, она очень переживает – в конце концов, убили ее отца.
– Поверьте, это совершенно необходимо.
– Хорошо, можно назначить встречу на завтра.
Она проводила нас до дверей – так же невозмутимо, как делала все остальное. И тут я подумала, что, пожалуй, гримаса, не сходившая с ее лица, выражала всего лишь скуку. Это мое впечатление подтверждало и прямо-таки поразительное безлюдье, царившее вокруг здешних домов. Только несколько молодых мамаш выгуливали в колясках своих чад или вытаскивали из машин пакеты с покупками. Я вообразила себе жизнь любой из этих женщин в таком вот роскошном спальном районе. Долгие отлучки мужей, соседи, живущие по единому образцу. Бесконечные утренние часы, отмеченные разве что чашкой кофе. Заходящее солнце по вечерам, возвращение с детьми из школы… телевизор…
– Не очень-то она похожа на женщину, способную совершить преступление на почве страсти, а? – сказал Гарсон, направляясь к машине.
– Если ей когда и была знакома страсть, она давно об этом забыла.
– Что, интересно, ее привлекло в таком типе, как Вальдес?
– Дорогой мой Фермин, время бежит и оставляет по себе не одни только раны, случаются и метаморфозы.
– Опять вы со своей философией! Что вы, черт возьми, имеете в виду?
– Когда они познакомились, Вальдес был рвущимся в бой журналистом, он только что получил диплом и наверняка бредил Революцией гвоздик
[9].
– Ага, а она была дочкой нотариуса, очень романтичной девицей.
– Что-то вроде того.
– А к сему часу осталось только то, что она продолжает быть дочкой нотариуса.
– Да, но прибавился еще труп Вальдеса.
– Надеюсь, судья уже дал разрешение захоронить его. Кажется, церемония пройдет сегодня днем.
– Тогда нам следовало бы заглянуть на кладбище.
– Зачем?
– Не знаю, наверное, чтобы немного пошпионить.
Однако шпионство на похоронах Вальдеса мало что нам дало, если не считать некоторых дополнительных штрихов к представлению о нем как о человеке. Например, мы еще раз убедились, что у Вальдеса почти не было друзей, даже среди коллег по работе. На траурной церемонии присутствовали его шеф, пара репортеров и очень узкий круг близких. Были там и Марта Мерчан с дочкой. Плакала только девочка. В любом случае прощание получилось очень холодным, и мы решили дождаться окончания церемонии за оградой кладбища.
– Не хотелось бы мне вот так закончить свою жизнь, – заметила я.
– А меня меньше всего волнует этот последний акт – коль скоро жизнь все равно пришла к своему концу, – заявил младший инспектор. – Захотят мое тело кремировать? Да ради бога! Предпочтут похороны по религиозному обряду?.. Я и на это согласен. Пусть хоть на куски режут и скармливают львам в зоопарке.
– Да ладно вам, Фермин!
– Я совершенно серьезно говорю! Коли ты уже перешел в мир иной, то какая разница?
– А последняя воля? А посмертное утверждение нашей личности?
– Какая там, к черту, личность, когда ты уже помер, а на последнюю волю и вообще никто не обращает внимания!
– Возможно, вы и правы.
Мы увидели, как с кладбища вышли бывшая жена Вальдеса с Ракелью. Я на минутку подошла к ним:
– Понимаю, что сейчас не самое удачное время, но я хотела спросить, когда мы сможем поговорить с вашей дочерью.
Марта посмотрела на меня как-то даже брезгливо, чтобы сразу стало понятно, насколько она осуждает подобную бестактность.
– Завтра в пять. Когда у нее закончатся занятия.
Гарсона тоже удивило, что я сунулась к ней в такой момент.
– Просто я хочу, чтобы она уяснила себе: мы все время будем кружить вокруг да около, – объяснила я.
– А мы и вправду будем кружить?
– Пока не знаю. В любом случае теперь все они нас видели.
– Для этого мы и приехали?
– Скажем, это было что-то вроде широкого оповещения.
– Не шутите с фараонами, они сидят у вас на хвосте?
– Примерно так.
– Эх, хотел бы я сейчас сидеть на хвосте у убийцы или хотя бы идти по его следу.
– Кто знает, а вдруг вы уже по нему идете!
Среди посетителей магазина Хуана Мальофре, стилиста и дизайнера, полицейские вряд ли составляли большую долю. Мало того, девушка, встречавшая клиентов у входа, вроде бы никак не могла сообразить, что это вообще за профессия. Гарсон попытался ее вразумить и уточнил, что мы служим в отделе, который занимается убийствами, чтобы в ее мозгах, совсем переставших работать от неожиданности, возникли хоть какие-нибудь просветы. Но первое, что пришло в голову девице, – это убрать нас куда-нибудь подальше с глаз клиентов, сновавших по залу, словно мы были парой вышедших из моды подставок для зонтов, недостойных их заведения.
– Присядьте вон там, – пробормотала она, мотнув головой в сторону самого укромного угла. – Сейчас я доложу сеньору Мальофре.
– Мы лучше пока побродим, – ответила я, не теряя присутствия духа, и принялась осматривать выставленную в огромном зале мебель.
Гарсон последовал за мной.
Младший инспектор во все глаза глядел на гостиные и столовые, на фальшивые окна с образцами штор и торшеры – так, будто мы оказались среди живых свирепых тварей, которые в любой миг могут на нас накинуться.
– Не нравится? – поинтересовалась я.
– Не знаю, что вам сказать, – ответил он, уставившись на стол с основой в виде слона. – Пожалуй, я бы никогда не освоился в доме, где столько… всяких препятствий.
– И я тоже.
– Слава богу, а то я уж подумал, что они мне не нравятся только потому, что со вкусом у меня беда.
– Ничего подобного, – пояснила я, понизив голос. – Просто это такой общепринятый стиль – чтобы пустить пыль в глаза… ну, то есть с большими претензиями…
– Для нуворишей, что ли?
– Я бы сказала иначе – для людей благомыслящих.
Между тем девица смотрела на нас так, словно боялась, как бы мы не стянули одно из этих чудищ.
