Разгневанный Гарсон начал осматриваться по сторонам. Вдруг он покинул гостиную, и я услышала, как он ходит по квартире. Девушка даже не пикнула, она по-прежнему сидела, словно страшное напряжение не давало ей шевельнуться. Она уставила взгляд на полную окурков пепельницу и ждала. Я тоже не двигалась, меня потрясла подобная смесь хрупкости и вульгарности. Высокие каблуки, черный лифчик, выглядывавший из выреза платья… Она была похожа на девочку, наряженную проституткой для некой театральной постановки.
Младший инспектор вернулся, неся в руках охапку одежды. Он швырнул ее в лицо девушке и зарычал:
– А эти тряпки чьи, пса приблудного?
В бесформенной куче, образовавшейся на диване, я различила мужские рубашки и брюки. Гарсон продолжал держать в руке пару огромных ботинок, которые оставил под конец. Он бросил их к ногам девушки. Движения его были очень театральными, и это выглядело как балет, который мой помощник заранее отрепетировал.
– Говори, где он, черт побери!
Испуганная девушка только и могла что помотать головой из стороны в сторону.
– Хорошо, будем ждать.
Мы что, и вправду собираемся оставаться в этой комнате? Меня одолевало страшное желание поскорее убраться отсюда. Я чувствовала раздражение, у меня случилось что-то вроде приступа клаустрофобии. Но младший инспектор, кажется, вознамерился исполнить свою угрозу. Я посмотрела на него, ожидая, что он подаст мне какой-нибудь знак, но увидела только, что он совершенно спокойно усаживается перед девушкой. Вытаскивает сигарету и закуривает. Я стала думать, как бы мне получше устроиться, чтобы вытерпеть все это и не утратить остатков твердости и выдержки. Поставила стул рядом с окном и выглянула на улицу. Для обычных людей день был спокойным. Автобусы останавливались на остановках и забирали пассажиров. Парень выгуливал трех маленьких породистых собачек. Со двора школы доносились детские крики. Я позавидовала нормальным гражданам, которые шли себе на работу или возвращались с работы домой, делали покупки в магазинах, встречались с друзьями в барах. Но я не имела права жаловаться, ведь именно ради того, чтобы избежать всех этих повседневных вещей, я и пошла служить в полицию. И кончилось это тем, что я вынуждена сидеть в отвратительной чужой квартире рядом с охваченной паникой девицей. Я почувствовала кризис идентичности. Кто я такая и что здесь делаю? Кто такой этот крупный мужчина, решивший подвергнуть психологической пытке девчонку, которая годилась ему в дочери? Я задремала, возможно спасаясь от всего этого ужаса, – да, положила руки на подоконник и отключилась. Вскоре меня разбудил голос девицы. Что она сказала? Я увидела, как Гарсон обыскивает ее, потом вышел вместе с ней, потом вернулся.
– Она пошла в туалет, – объяснил он.
– И до каких пор мы будем здесь сидеть?
– До тех пор, пока не появится этот тип.
– А если он не появится?
– Появится. Иначе она что-нибудь сказала бы, а не стала бы терпеть нас у себя. Кроме того, она явно приоделась для выхода.
– Кто вряд ли все это вытерпит, так это я.
– Ступайте, я отлично справлюсь один.
– Нет, ни за что.
– Тогда присмотрите за ней, а я поброжу по квартире. Не уверен, что обнаружу что-то интересное, но все-таки…
Девица уже стояла у нас за спиной, хрупкая и помятая, как лист бумаги. Она снова села и подняла на меня глаза. Я протянула ей сигарету и дала прикурить. У меня не было сил разговаривать с ней. И тут зазвонил телефон, стоявший на журнальном столике. Гарсон пулей примчался в гостиную.
– Не бери трубку! – рявкнул он.
Но она и без того даже не шевельнулась. Только прикусила губу.
– Не бери! – снова заорал Гарсон.
Девица тихонько заплакала. Слезы ручьем лились у нее из глаз и стекали по щекам.
– Можно я схожу за платком? – спросила она.
Гарсон жестом дал понять, что нельзя. Телефон замолк. А две минуты спустя опять зазвонил. Так повторялось три раза. Больше звонков не было. Я подумала, что, вероятно, это встревожит убийцу, но вынуждена была положиться на Гарсона, а он держался очень уверенно. Теперь девушка вытирала лицо подолом платья. Я нашла у себя в сумке бумажный платок и дала ей.
А потом мы ждали, ждали и ждали. Гарсон взял пульт и переключил телевизор на другой канал. Он выбрал спортивную программу, в которой показывали фрагменты разных футбольных матчей. И казалось, что все остальное совершенно перестало его волновать. В это трудно поверить, но порой он тихонько вскрикивал из-за неточной передачи или радостно мычал, когда забивали гол. “Он притворяется или на самом деле так увлечен?” – невольно подумала я, пока он вдруг не повысил голос и не бросил в мою сторону, словно мы с ним сидели в “Золотом кувшине”:
– Нет, ну там же был чистый пенальти! Видели, инспектор?
Я готова была убить его прямо здесь, на месте, но ограничилась сердитым взглядом, поскольку в сложившихся обстоятельствах он играл главную роль, к тому же имелся свидетель.
Прошло больше часа. Гарсон достал из холодильника и налил себе пива. Я боялась, что сойду с ума, но тут мы услышали, как в дверном замке повернули ключ. Девица выпрямила спину, глаза у нее вылезли из орбит. До нас донесся звук открывавшейся входной двери, но ее не закрыли, и мужской голос позвал:
– Патрисия, Патрисия, ты дома?
Оправившись от неожиданности, я увидела, что Гарсон приставил пистолет к лицу девицы и очень тихо велел ей:
– Отвечай, отвечай спокойно.
Девица старалась, но, видимо, не могла выдавить из себя ни слова. Младший инспектор ткнул пистолетом ей в щеку:
– Отвечай, дрянь!
Она кое-как пискнула: “Привет!” – и прозвучало это испуганно и надсадно. Ей никто не ответил, и никто не вошел в гостиную. Гарсон кинулся к двери с криком:
– Стой, полиция, стой!
Я побежала следом. Мчалась вниз по лестнице и не переставала вопить, взывая к убегающей тени, которую уже едва различала. Раздался выстрел. Я перегнулась через перила и глянула в глубину лестничного пролета, но тут свет автоматически отключился, и все погрузилось во мрак.
– Гарсон! – крикнула я. – Гарсон!
Ответа не было. Чертыхаясь сквозь зубы, я вернулась в квартиру, подбежала к окну и распахнула его. Выстрелила в воздух. Немедленно из машины выскочили двое полицейских и кинулись к входной двери. Я на миг приостановила свой безумный бег и сделала глубокий вдох. Девица сидела на полу, закрыв лицо руками, и плакала.
Стараясь хоть немного успокоиться, я стала спускаться по лестнице. На площадке второго этажа, согнувшись пополам, сидел Гарсон, я опустилась на колени рядом.
– Фермин, в чем дело? Вас задело?
Он поднял лицо, покрытое потом и искаженное гримасой боли:
– Не пугайтесь, инспектор, он попал мне в руку. Не пугайтесь.
