На следующий день мы собирались допросить Ракель, дочь Вальдеса. Оставалось надеяться, что девушка хоть немного осведомлена о личной жизни отца, только тогда мы сделаем пусть маленький, но шаг вперед. Однако удача нам не сопутствовала, Ракель манерой поведения напоминала свою мать – была бесстрастна и держалась с ледяной холодностью. Она все время отводила в сторону свои прекрасные темные глаза и на любой наш вопрос отвечала отрицательно.
– Твой отец рассказывал тебе о своей работе?
– Нет.
– Он был с тобой откровенен?
– Нет.
– Он упоминал когда-нибудь о том, что ему угрожают.
– Нет.
Нет, нет и еще раз нет. “И чего ради мы теряем с ней драгоценное время?” – подумала я и сразу же прямо заявила об этом девушке, устав от ее уклончивости. Как ни странно, моя не слишком вежливая реплика на Ракель подействовала, и она позволила себе каплю искренности:
– Простите, если я заставила вас напрасно тратить время. Не думайте, что я просто не хочу ничего говорить. Я и на самом деле всегда мало что знала про отца. Да и предпочитала не знать лишнего. Всякий раз, когда он собирался рассказать мне про свою работу или про свою жизнь, я разговор сворачивала. И в конце концов он уже и не пытался заводить со мной откровенные беседы.
– А можно поинтересоваться, почему ты так себя вела?
Она закатила глаза, старясь показать, что вопрос ей крайне неприятен. Я даже подумала, что она вообще не станет на него отвечать, но девушка после долгой паузы посмотрела на меня в упор и спросила в свою очередь:
– А вам нравились передачи моего отца?
Пойманная врасплох, я замямлила:
– Понимаешь, это… должна признаться, я нечасто их видела.
– А я часто, – выпалил Гарсон.
Девушка повернулась к нему и с вызовом повторила вопрос:
– И что вы о них думаете?
– Грязь и мерзость, – ответил Гарсон, не моргнув и глазом.
Ракель Вальдес грустно улыбнулась:
– Выходит, тут не о чем больше и говорить. Иногда я обедала с ним по воскресеньям, потому что он все-таки был моим отцом. Мы встречались, проводили вместе какое-то время – и все. Но у меня не было ни малейшего желания прикасаться к этому свинству.
– А его личная жизнь тоже была свинством?
– Этого я не знаю. Об этом он никогда не заговаривал.
Тут я решила завершить допрос, который не принес нам ни единого интересного факта:
– Хорошо, Ракель, ты можешь быть свободна.
Не знаю почему, но девушку поразила резкость, с какой я прервала нашу беседу. На ее лице вспыхнуло что-то похожее на чувство вины. Она стала извиняться:
– Поверьте, я ничего больше не знаю.
– Да, очень хорошо. Можешь идти.
Но она не двинулась с места.
– Вероятно, вам кажется странным, что я выгляжу такой спокойной, хотя совсем недавно убили моего отца, и что не хочу помогать вам.
Я попыталась вытянуть из нее хоть что-нибудь еще, воспользовавшись столь необычной реакцией:
– А разве это не так?
– Нет, конечно же не так! Но что я могу сделать? Да, наверное, иногда он что-то такое мне и говорил, но чаще всего это были совершенно нелепые темы.
– Например?
– Ну… например, не так давно он рассказал, что встретил чудесную девушку и что жизнь его скоро переменится.
Словно пара шлюзов со скрежетом раздвинулись у меня в голове. Гарсон впился в девушку взглядом – совсем как ястреб, выследивший ягненка, и спросил, напрасно стараясь, чтобы вопрос прозвучал по возможности деликатнее:
– И кто же эта девушка?
– Поверьте, ничего больше я не знаю.
Я пододвинула свой стул поближе, чтобы беседа наша выглядела более доверительной, хотя до сих пор мне это казалось лишним.
– Ракель, надеюсь, ты понимаешь, что любая мелочь, которую ты вспомнишь, может быть полезной. Это ясно?
Она пробормотала, еще не осознав всю важность того, что только что сказала:
– Вы про его девушку, да? Но отец не в первый раз сообщал что-то в том же роде. Иногда он вдруг начинал уверять меня, что в один прекрасный день женится, что у него снова появится семья… И все! Потом больше ни разу об этом не упоминал.
– А что-то конкретное о своей новой девушке он тебе не рассказывал? Как ее зовут, как она выглядит, кем работает, сколько ей лет?
– Нет. Только то, что он с ней недавно познакомился и что его жизнь теперь переменится.
– А он описывал тебе обстановку в своей квартире?
– Что?
– Ты не заходила к нему в последнее время?
– Я никогда не была у него дома! – выпалила она с вызовом.
– И он не говорил, что поменял мебель в гостиной?
На лице ее вспыхнуло раздражение, она встала и в первый раз заговорила с нескрываемым возмущением:
– Послушайте, я не знаю, как вы себе представляете наши отношения, но, уверяю вас, их нельзя было назвать нормальными отношениями отца с дочерью. Как я вам уже сказала, мы иногда вместе обедали по воскресеньям – только и всего. Я ничего не знаю про обстановку в его новой гостиной, и мне на нее наплевать. Можно я наконец уйду?
Я кивнула и перевела взгляд на бумаги, лежавшие у меня на столе, – лишь бы не смотреть в глаза Ракели. Гарсон дал волю возмущению, едва мы остались вдвоем:
– Вот ведь чертова девка! Интересно, к наследству своего отца она отнесется с таким же презрением?
– Скорее всего, она не унаследует всего, чем он на самом деле обзавелся. Надо полагать, кто-то уже успел прибрать к рукам тайные накопления ее изворотливого папаши.
– Вы имеете в виду ту женщину? Но куда она нас приведет?
– Вопрос следует сформулировать иначе, он должен звучать так: как нам выйти на эту женщину?
– Может, помогут счета, которые, дай бог, отыщет Сангуэса?
Я с досадой швырнула карандаш на стол:
– Я пыталась избежать этого, но…
– Чего именно?
– Фермин, у вас есть резиновые сапоги?
Гарсон, окончательно сбитый с толку, уставился на меня:
– Сапоги? Зачем?
– Затем, что, если Господь нас от этого не избавит, нам с вами придется лезть в грязное болото – в мир гламура и розовой прессы.
Глава 2
Я всегда мечтала позавтракать в постели – и чтобы вокруг меня были эдак небрежно разбросаны газеты. Скорее всего, такую сцену я увидела в каком-нибудь фильме пятидесятых годов, и с тех пор – на протяжении всей юности и всей зрелости тоже – это казалось мне верхом изысканности. Так вот, в то утро я позволила себе нечто подобное. Но сперва достала из ящика почту и сварила отличный крепкий кофе. Суббота обещала быть совершенно бездарной, то есть одним из тех дней, когда и думать не хочется о том, что надо чем-то заняться, если только, конечно, сама собой не всплывет куча отложенных раньше дел и обязательств. Но от судьбы не убежишь, особенно ежели судьба твоя накрепко связана со службой. Вот и теперь со всех газетных страниц, посвященных происшествиям, на меня смотрела весьма непривлекательная физиономия Эрнесто Вальдеса. Сообщение о его смерти появилось накануне, но новость была достаточно сенсационной, чтобы пресса продолжала обсасывать ее еще и сегодня. Говорилось о важной роли, которую играл Вальдес в журналистском мире, о том, как ему удалось укоренить свой, весьма далекий от традиционного, стиль в розовой прессе, из-за чего, правда, цвет ее стал отдавать желтизной. Насколько я могла понять, Вальдес показал, что нет нужды относиться к знаменитым людям с прежним почтением, напротив, он безжалостно атаковал их, не останавливаясь перед откровенным глумлением. Между прочим, найденный им прием оказался очень востребованным, особенно на телевидении, хотя было у него и много противников, прежде всего в традиционных журналах, которые отказывались принимать участие в охоте на знаменитостей – не в последнюю очередь, конечно, и потому, что именно знаменитости и кормили эти журналы. Сведения показались мне интересными, наконец-то журналисты снабжали информацией полицию, а не наоборот. Я внимательно прочла статью, где рассказывалось о том, как именно действует “розовая мафия”. Выяснилось, что новости журналам и телепрограммам поставляют специальные агентства, и не всегда эти новости добывают честным путем, чаще используются услуги осведомителей и папарацци-фрилансеры. Чтобы у читателей не осталось на этот счет ни малейших сомнений, газета приводила очень красноречивые цифры: у таблоидов насчитывается около двенадцати миллионов читателей, при этом всего на семь главных журналов приходится годовой доход в двадцать пять миллиардов песет за счет продажи экземпляров и четырнадцать миллиардов – за счет рекламы. Цифры, относившиеся к телевидению, были не менее поразительными. Что ж, вывод напрашивался сам собой: где крутятся хорошие деньги, там вряд ли обойдется без правонарушений. Я поняла, что мы столкнулись с делом, у которого могут быть очень серьезные ответвления. Для начала следовало признать: версия об участии в преступлении наемного убийцы становилась все более убедительной. Людям, занятым в сфере, где миллионы летают, как голуби над городом, куда легче расправиться с человеком чужими руками, то есть наняв профессионала, чем хоть в минимальной степени рисковать собственной шкурой. Спасительное объяснение, будто это бывшая жена Вальдеса, мстя за поруганную любовь, всадила в него пулю, а потом еще и перерезала ему горло, с каждой минутой казалось все менее правдоподобным. Зачем искать любовные страсти там, где царствуют деньги? Только в низкопробных бестселлерах оба эти мотива соединяются – и результат получается совсем дохлым. Кроме того, кому придет в голову убивать из мести бывшего мужа через много лет после развода? Нет, по всей вероятности, мы делаем лишь первые шаги по поверхности едва открытой нами планеты, и прежде всего нам следует заново научиться ходить.
