– Непонятно им будет. Сколько жили – только и знали, что свою речку Ржавку, да свои жарыни, да леса – ближний и дальний, а за дальним лесом уже и тот свет.
– Но ты-то уже понял, что наша земля и за дальним лесом не кончается? – Хельги посмотрел на него.
– Я понял. Потому и с вами здесь. Дедам трудно будет…
– Что с них взять, с дедов? Ты лучше о внуках думай, – посоветовал Асмунд. – Глядишь, они дальше нашего пойдут.
Зарезали бычка, устроили поминальный пир. Сегодня, наконец покончив с делами, отдыхали. Везде в тени белели сорочки отроков; кому не хватило места здесь, ушли на склон, где зеленела роща дикой сливы. Без тени в этом месте выжить было просто невозможно. Шатры спасали от солнца, но в них висела такая душная жара, что никто не выдерживал долго. Пестрянка проводила время снаружи, сидя на кошме и прячась в тени полога. От гнетущего зноя она, выросшая в прохладном краю, стала вялой, отяжелела и с трудом сохраняла бодрость. Ей досталось наблюдать за боспорскими заложниками: во главе с епископом Никодимом, те собирали топливо, ловили рыбу, варили кашу и похлебку.
Издали донесся пронзительный свист дозорных. Несколько отроков поблизости привстали, оглянулись. Но свистели не с перевала, а наоборот, со стороны Сугдеи.
– Эй, смотри, греки едут, – сказал Агнер, всматриваясь в дорогу от города, где вздымалась желтая пыль из-под копыт.
– Много?
– Да… десятка два. Кто-то важный с ними…
– Марк это. – Хавлиди, ездивший с Хельги в Сугдею, узнал доместика фемы. – Вон, в красном плаще.
– Только не назад на перевал! – простонал Своимысл и сморщился. – Неужели и трех дней не дадут передохнуть?
– Может, эти гады ползучие теперь через другой перевал заходят, а греки без нас не справляются?
– Госпожа, я разбужу конунга? – спросил у Пестрянки Агнер.
– Разбуди лучше Асмунда, – Пестрянка вспомнила покрасневшие от недосыпа глаза Хельги и его несколько размытую улыбку насильственной бодрости. – Да вон он сам идет.
В сопровождении десятка отроков Асмунд вышел навстречу гостям. Доместик фемы Херсон соскочил с коня и приблизился к нему. Асмунд показал на кошму в тени раскидистой яблони у ручья – самое прохладное и приятное место во всем стане. Тот кивнул, и они направились туда.
– Надо его угостить, – Пестрянка поднялась на ноги и вытащила из-под полога шатра кувшин из самкрайской добычи – зеленый, поливной, с росписью на боку, очень похожий на тот, что она видела когда-то на столе Уты, только не с птичками, а с лошадками. – Салимат, принеси вина. Тови, проводи ее.
Хоть гостей и приходилось сажать на кошму, расстеленную на земле, угощали их на посуде куда лучше, чем могли предложить многие просторные жилища: серебряные кубки булгарской работы, греческое вино в цветном кувшине, наполовину разведенное водой, смоквы прямо с дерева, свежая жареная рыба, хлеб и сыр на расписном блюде из города Абескун. Марк кивнул Пестрянке, под присмотром которой все это ему подавали девушки-ясыни; она заметила, что он пристально рассматривает убранство «стола». Угрюмо глядя своими глубоко посаженными глазами, осведомился о епископе, и отрок пошел за Никодимом.
– Я приехал пригласить архонта Эльга в Сугдею, – заговорил Марк, когда пришла пора назвать цель его появления.
– Какие-то новые вести о Песахе? – спросил Асмунд.
Он сидел напротив Марка на кошме, а вокруг сидели и лежали десятка три отроков и старших оружников. Пестрянка с двумя девушками стояла чуть поодаль под деревом, чтобы подать еще угощения, если что-то кончится. Отроки Марка сидели и стояли в тени под соседней стайкой деревьев, доместика фемы сопровождал только толмач.
– Он отошел к Черной горе, где есть вода и можно пасти лошадей. Видимо, там останется, пока не восстановит силы. Но может пробовать пройти через второй перевал. Или дожидается подкрепления из Боспора.
– А стратиг Кирилл не думал вступить с ним в переговоры? Сейчас, пока хазары в непростом положении? Они не могут долго ждать, но и мы не можем стоять тут бесконечно. Идти по морю до устья Днепра и там вверх по течению займет, как мне говорили, – Асмунд посмотрел на Вермунда, тот кивнул, – немало времени, возможно, месяца два. Мы едва успеем домой до холодов. А то и до первого снега. Если магистр Евтихий подтвердит, что мы выполнили уговор и он готов сообщить об этом василевсу Роману, то мы уйдем.
– Об этом стратиги и желают поговорить, – кивнул Марк. – О завершении нашего дела и исполнении договоренностей. Поэтому они хотели бы видеть архонта Эльга… и тебя тоже, архонт Асмунд, у себя в Сугдее сегодня вечером.
– Я передам приглашение моему брату, – пообещал Асмунд.
Но ближе к вечеру в Сугдею отправился он один – лишь в сопровождении десятка отроков своей ближней дружины.
– Мы не будем покидать стан оба сразу, всякое ведь может случиться, – заметил Хельги, который был хоть и смел, но осторожен, как волк. – Песах ушел не настолько далеко, чтобы мы могли расхаживать по гостям. Я уже ездил к стратигам, теперь твой черед. Ты заключал договор с Евтихием, будет очень уместно, если вы с ним и подтвердите его исполнение.
– Вермунда возьми, – посоветовала Пестрянка. – Пусть тайком слушает, что там греки будут меж собой толковать… Погоди, дай я тебе ворот поправлю.
В Самкрае каждый из вождей запасся цветным платьем: для встречи с греками Асмунд надел синий полураспашной кафтан из плотного шелка, отделанный на груди, по подолу и рукавам широкими полосами темно-красной ткани с золотистыми узорами, с золочеными пуговицами до пояса. У многих появились хазарские «хвостатые» пояса, тесно усаженные серебряными и даже золочеными бляшками. От солнца лицо и шею Асмунда защищала хазарская «ушастая» шапка из красного шелка на льняной подкладке; в сочетании с красноватым лицом (за способность легко обгорать на солнце греки и зовут русов «русиос», то есть есть «красные») и золотисто-рыжеватой бородкой смотрелась она непривычно, но красиво.
Провожая Асмунда и глядя, как он с отроками садится в лодью, Пестрянка испытывала истинно сестринскую гордость за него. И если ей случалось вспомнить, что этот человек был ее мужем, ей казалось, что это не собственная память, а услышанная когда-то повесть о какой-то другой молодой женщине. Возмужавший и дорого одетый, Асмунд был очень хорош собой. Пестрянка видела это, однако Хельги с его тяжеловатыми чертами и родимым пятном тем не менее нравился ей гораздо больше.
* * *
Вступая в резную тень двора, укрытого виноградной листвой, Асмунд имел вид гордый и даже отчасти грозный. Ему был только двадцать один, но за последний год он привык к тому, что Русь – это он. Там, где нет Ингвара, конечно. Сопровождали его пятеро отроков и Вермунд, прочие остались в гавани при лодье. Но для уверенности больше ему и не требовалось: за своей спиной он чувствовал не только пять с половиной сотен войска Хельги, способного отразить натиск четырех тысяч тяжелой хазарской конницы, но и всю ту бесчисленную русь, что обитала между Греческим морем и Варяжским. От ее имени ему надлежало сегодня завершить переговоры, начатые год назад в Царьграде. От имени людей, делом доказавших, что они не хуже своих прославленных дедов.
