Асмунд снова вспомнил стрыя Вальгарда, погибшего у него на глазах. Княжеская семья, оказавшаяся в Киеве у власти, была небогата на старшее поколение. У них с Утой имелся отец, Торлейв, но жил слишком далеко, чтобы ждать от него помощи. Отец Мистины, воевода Свенельд, единственный из старшего поколения находился поблизости и мог оказать любую помощь, но у княжеской четы из четверых родителей имелась в живых лишь королева Сванхейд, мать Ингвара, жившая за пару месяцев пути отсюда.
Асмунду исполнилось двадцать лет, его князю – двадцать один. Но выше них оставались только боги, а внизу лежала вся Русская земля и ждала, что они не подведут.
Когда после изгнания из Киева Олега Предславича и вокняжения Ингвара стали рассылать посольства, отрядить в одно из наиважнейших мест – в Царьград – оказалось больше некого. В дружине имелись люди, способные исправлять посольскую должность, но возглавить их надлежало кому-то из родичей князя: как-никак, к василевсам ехать, не в чащобу какую. У Ингвара имелись два родных брата, живших с матерью в Хольмгарде, но даже второй по очереди за ним, Тородд, был не старше Асмунда, а к тому же никогда не бывал в Киеве и совсем не знал здешних дел. Больше всего Ингвар доверял Мистине, но того он отправлял к королеве Сванхейд – при всей важности дружбы с греками благословение матери все же было ему важнее, и как сыну, и как русскому князю. Асмунд не так чтобы считал себя подходящим человеком для заморских переговоров: он был неглуп и достаточно сведущ для своих лет, но в основном в дружинных делах. Но станешь подходящим, когда переложить не на кого. Поэтому когда на очередном совете в старой Олеговой гриднице зять Ингвар спросил его: «Поедешь в Царьград?», он спокойно кивнул: «Прикажешь – поеду».
В дружину ему Ингвар дал Кольбрана и Вефаста, людей опытных и умных. Кольбран приходился родным внуком Карлу – ближайшему соратнику Олега Вещего, дважды возглавлявшему посольство к грекам. Сам Кольбран в то время, около тридцати лет назад, был еще ребенком, но потом много слышал от деда о Греческом царстве и его обычаях.
Сопровождали их трое купцов: Альвард, Ингивальд, Вермунд. В этот раз им было нечем торговать, но зато они знали и пути, и греческие порядки, и язык. Из знатоков посольского обычая в Киеве оставались трое участников посольства Олега Вещего, старики – Стемид, Лидульв и Руалд. Всем троим было уже не по силам совершить такое путешествие – Лидульв вовсе, считай, со скамьи не вставал и даже перейти к столу на опухших ногах ему было трудно, Руалд совершенно оглох, так что разговаривать с ним стало невозможно. Более-менее в уме и в силах оставался Стемид – в Олеговы времена он был совсем молодым парнем и служил послам переводчиком. Пока новому посольству готовили лодьи, Асмунд подолгу расспрашивал его и Лидульва, стараясь выведать как можно больше.
– Договоры так сразу не заключаются, – рассказывал Стемид. – Вы поедете только объявить, что у руси князь ныне другой и что ему новый договор требуется. Они скажут: пусть на новое лето приезжают послы. Тогда будут ждать, и на другой раз поедут люди от князя толковать о статьях. Первое, значит, что хотим в дружбе жить, торговать честно. А потом уже всякое дело по отдельности: как быть, если между греками и русами случится убийство, побои, воровство, если кто в долг возьмет и не отдаст, если умрет на чужбине, если корабль с товарами на берег выбросит – и прочее.
– Самое лучшее – просто подтвердить Олегов договор, – сказал Ингвар.
– Это да, – Стемид прокашлялся, – но надежды, княже, мало.
– Но с Предславичем же подтвердили!
– В то лето греки едва с Болгарским царством замирились, а перед тем триста лет с ним воевали. Болгарский кесарь, Симеон, к самому Царьграду подступал и сам едва на василевсов престол не уселся. Грекам тогда передышку выиграть было важнее всего, вот и не стали новую кашу заваривать, когда старую едва расхлебали. С тех пор двенадцать лет прошло. У них война, я так слышал, только с сарацинами теперь, ну да это им дело привычное. Мне мнится, греки сами к нам послов пришлют, на другое лето…
– Но это три года выходит, йотуна мать! – Ингвар ударил себя кулаком по колену.
– У них так водится, княже! Им спешить некуда, их царство тысячу лет стоит.
Ингвар стиснул зубы. Он был молод, и его держава была не просто молода – она пребывала еще в пеленах, да и то в кольчужных. Поколениями в ней правили воины, которые помнят, что надежды на долгую жизнь у них мало, и потому не могут ничего откладывать. Они привыкли смотреть на полгода вперед: летом – поход, зимой – полюдье. Всякое выступление из дома уже скоро должно принести плоды в виде серебра, шелков и рабов – или же ты умрешь и переселишься в Валгаллу. К тому, что придется три года ездить через море туда-сюда и разговаривать, чтобы лишь потом получить возможность торговать, они не были готовы, и эта тягомотина гридей бесила.
– Княже, давай лодьи снаряжать! – то и дело кричали отроки на пирах в честь вокняжения Ингвара. Ради этой надежды они и поддержали его. – Чтобы с мечом пойти и добычу взять, договора не нужно!
– Успеем, братья! – отвечал Ингвар. Молодой, не слишком крупного сложения, с простым лицом, он ничем не выделялся в рядах дружины, но сейчас, когда он сидел на резном Олеговом престоле, его юное лицо выражало суровую решимость не отступить с избранного пути. – Но я не для того за этот престол бился, чтобы посидеть да соскочить! Я хочу мой род утвердить в Киеве, хочу державу еще больше той, что Олег Вещий нам оставил. А для того укрепиться надо. Вы бы, упыри, хотели по греческому берегу пробежаться, серебра, портов цветных да девок похватать, на лодьи и домой! Да, Сигге? А кого убьют – тому судьба в Валгаллу. И горя вам нет! Да я – другое дело! Князь я! Пойду сейчас в поход, убьют меня – и что? Олежка с Моравы воротится? Нет, шалишь! Мы сперва прочно сядем, власть свою во всех землях утвердим, серебра, оружия накопим, дружину большую наберем и снарядим. Вот тогда пойдем – не за портами ношенными, а за победой и славой истинной, неотделимой. Будем не грабить греков, а дань брать, как с северян, древлян и прочих. Это иное дело. Дань дают тому, за кем сила и почет. Того мне и надо.
– То есть портов побольше возьмем? – смеялись гриди. – Поновее!
– Ты, сдается мне, возмечтал о мирной жизни! – прищурившись, смотрел на князя Сигге Сакс. – Хочешь, чтобы все твои люди засели дома с бабами – потому и раздал им своих, которые лишние? Может, еще предложишь нам убрать мечи подальше и плести горшки? Я тебе не горшкоплет! Я викинг. Я могу взять дружину и пойти ограбить кого-нибудь. Или прикрыть, чтобы кто другой не ограбил. Это я могу. А плести горшки, месить тесто, красить тряпки, резать кости, выпаривать мочу – это пусть смерды делают.
Многие в гриднице встречали такие речи дружным ревом в знак поддержки. Для русов все было просто: им нужна слава и добыча, прежний князь был слишком робок для войны, и они нашли себе нового. Сам Ингвар не слишком давно думал так же, как Сигге. Но, став князем, довольно быстро кое-что понял.
– Осядь, Сакс! – крикнул Свенельд. – И ты закрой рот, Балли. Твоим лбом можно проломить ворота, но для думанья нужен кто-то поумнее. Олег Вещий был умнее десятерых таких, как ты, поэтому выбрал Киев и прочно засел здесь. Отсюда открыты пути во все стороны света, можно торговать или воевать по своему желанию, а не по повелению кого-то другого. Сначала мы укрепимся здесь как следует, а потом будем выбирать себе любую добычу, какую захотим. Чем больше мы соберем дани со славян, тем больше серебра выручим; чем больше хороших мечей, кольчуг и шлемов сможем купить, и тем сильнее будет наше войско. Это ясно, орлы?
