– Приоденусь? – Синай усмехнулся и развел руками, будто показывая свой грязноватый и местами подранный кафтан из грубого льна. – Не скажу, чтобы на этой торговой поездке я много прибыли получил!
– Она еще не окончена. А кафтан я дам тебе новый, шелковый.
– Из добычи? – насмешливо осведомился Синай. – С плеча какого-нибудь несчастного рахдонита из Самкрая?
– С моего плеча, – многозначительно поправил Хельги. – Теперь все это мое, а значит, с кафтаном я посылаю с тобой в путь часть моей удачи. А в моей удаче, думаю, ни у кого в Таврии и на Боспоре Киммерийском нет причин сомневаться!
– Благодарю тебя за доброту, – Синай поклонился, – однако Бог, Всесильный наш, хочет, чтобы сыны Израиля полагались на него, и за то Он питает каждого своей добротой.
* * *
В итоге посольство вышло немногим хуже всякого другого. Синай сидел в скутаре, одетый в новый кафтан, отделанный желтым шелком, слишком широкий для него, зато длинный, и вид имел вполне почтенный. Самкрайские отроки, выросшие в приморском городе, ловко управлялись со скутаром, ветер нес его вдоль скалистого берега на восток, а Синай, и прежде бывавший в этих краях, прикидывал, где может оказаться стан Песаха. Понятно, что искать его следовало вблизи водных источников, там, где есть трава для лошадей и дерево для костров. А значит, Песаху надлежит обретаться в зеленой долине близ Черной горы, куда добраться можно было за день – а при хорошем ветре и за полдня.
Вздымались над смарагдовым морем могучие серовато-желтые скалы – те самые, в которых Пестрянка по пути мимо этих мест видела великанов, то склонившихся к воде, то выпрямившихся во весь рост, будто на страже. Бока их были одеты травами, словно клочковатым зеленым плащом, потрепанным в битвах. Пестрянке, непривычной к этим видам, тогда все казалось, что эти великаны вот-вот проснутся и сойдут с места; боспорские же подростки лишь веселились, довольные, что вырвались из неволи и оказались предоставлены сами себе на прозрачных теплых волнах. Скутар под парусом нес их вперед, а они смеялись и даже пели, воображая себя героями, отправленными на подвиг.
Так миновали несколько бухт, где под крутыми склонами гор тянулась изогнутая полоска песка. Наконец увидели на холмах множество пасущихся лошадей.
– Это они! – закричал Моше. – Откуда здесь еще такие табуны – это хазары!
– Лошади хазарские, – подтвердил Утеней, сын торговца лошадьми. – Это войско булшицы!
Еще какое-то время скутар шел мимо гор, и отроки видели на склонах пасущиеся табуны, шатры, сотни людей у костров. В ближайшей бухте Синай велел пристать. Но тут обнаружился дозор: выход на берег охраняли два десятка конной стражи.
– Проваливайте отсюда, мальчики! – по-хазарски закричал им десятник. – Здесь вам не будет рыбной ловли, и лучше уносите свои юные зады, пока целы!
– Да наградит тебя Бог, Всесильный наш, за доброту! – крикнул в ответ Синай. – Но мы все же попросим твоего благосклонного позволения пристать. Дело в том, что у нас есть поручение к самому досточтимому булшицы Песаху, и нам необходимо увидеться с ним.
– Что? – Десятник подъехал поближе, конь его ступил в мелкие волны прибоя. – К булшицы? Кто вас послал?
– Страшусь вымолвить это, но меня послал сам Хелгу-бек, старший над войском русов, что сейчас стоит неподалеку от Сугдеи. Он велел мне почтительнейше передать его дружественные речи досточтимому булшицы. А меня зовут Синай бар Шмуэль, хотя мое скромное имя слух досточтимого булшицы никогда еще не тревожило.
– Выходите, – десятник показал плетью на песок. – И ждите здесь. Ни шагу от лодки.
Скутар причалил, отроки выбрались на песок, со смесью тревоги и восхищения рассматривая издали коней, доспехи, шлемы хазарской стражи. В Самкрае тоже были подобные, но сейчас перед ними стояли воины старшего полководца всего хазарского Боспора.
Через какое-то время прибыл сотник, и Синай пересказал свое дело ему. Тот внимательно осмотрел Синая с его юным воинством и решил, что безоружные мальчишки едва ли несут угрозу войску и его вождям.
– Ступайте за мной, – позволил он и повел их вверх по склону, в долину, где раскинулся стан.
Лошади шли шагом, чтобы пешие «послы» поспевали за ними. Синай возглавлял стайку отроков, призывая Бога и невольно ухмыляясь своему положению, опасному и смешному одновременно. Видела бы его Авиталь! У них не было детей, и сама Авиталь много дней провела в доме киевской княгини, вращая жернова и сбивая масло, пока соглашение между Ингваром и Рафилом не позволило ей вернуться домой. Княгиня оставила у себя четырех девушек, в том числе Рахаб, племянницу Синая, и он сам вызвался отправиться в эту опасную поездку вместо своего брата, Манара бар Шмуэля. Но хотя Авиталь и старая матушка Синая, праведная женщина, подобная источнику – чем больше из него черпают, тем больше в нем воды, – сейчас у себя дома, они вовсе не свободны от опасности быть проданными в рабство, пока он, Синай, не поможет русам добиться такого исхода всего этого долгого дела, который хоть отчасти их удовлетворит. Так и стоит ли прятаться за чужими спинами? Не к тем благоволит Господь, у кого сильные кони или сильные ноги, – вот как у этих всадников, что маются от жары в своих пластинчатых доспехах и островерхих шлемах, – но к тем, кто боится Его и надеется на Его милости.
Вход в долину, где расположился стан, был тоже перегорожен деревянными рогатками и охранялся стражей. Здесь сотник оставил «посольство» под охраной своих людей и проехал в стан. Вернулся он через какое-то время в сопровождении еще более высокого начальника, тархана с золочеными бляшками пояса и дорогим мечом. Тут Синай рассказал свою повесть в третий раз.
– И что же поручил Хелгу-бек сказать нам? – осведомился тархан.
– Если ты непременно желаешь услышать его речи прямо здесь, в этой толпе, я не посмею спорить и исполню твое повеление, – Синай поклонился. – Но не кажется ли досточтимому тархану, что досточтимому булшицы будет любопытно самому увидеть меня и услышать речи Хелгу из моих скромных уст?
Тархан перевел дух. Стоит ли торчать на жаре под солнцем, слушая то, что все равно придется услышать еще раз в тени Песахова шатра?
– Пропустите их, – кивнул он страже и стал разворачивать коня.
* * *
Посольство, возглавляемое Синаем, вернулось в русский стан через три дня. Хельги ждал его с тайным нетерпением, не желая терять время, но понимал: и отрокам на дорогу, и Песаху на размышления требуется известный срок. Пусть проходят дни, лишь бы итог не обманул ожиданий…
Оправдались его надежды лишь наполовину. Посольство вернулось благополучно – не утонуло в море, если бы отроки не справились с парусом скутара, не сбежало обратно в Самкрай, и Песах не взял Синая с боспорцами в плен. Даже выслушал их и принял глиняную печать, зная, что именно такими русы и располагают. Но сами переговоры успеха не принесли.
– Я был бы дураком, – так сказал мне досточтимый булшицы, и ты понимаешь, что я со страхом и трепетом передаю тебе его речи, вооружась надеждой на Бога и движимый желанием как можно точнее исполнить порученное, – доложил ему Синай. – Был бы дураком, сказал он, если бы поверил на слово русам, которые в нынешнее лето показали себя самым коварным народом между Кустантиной и морем Самкуш. Вы обманули рахдонитов, сказав, будто собираетесь воевать с греками; вы обманули боспорцев, коварным образом войдя в Самкрай. Вы обманули и греков, заключая с ними союз, но держа в уме уклониться от поставленных условий. Не ждите, что теперь, когда оказалось, что и они намеревались обмануть вас, я охотно встану на вашу сторону лишь потому, что греки – мои враги. А друзья ли мне вы – я увижу по вашим делам. Так сказал досточтимый булшицы Песах.
