– Вы видели, как ведьма делала это? – с нажимом уточнила Эльга.
Одолевая ужас, она хотела точно знать положение дел.
– Видеть не видели, да разве бы мы дали ей такое зло творить? – Радовек воздел руки. – А что край поля выстрижен на три горсти – это правда, Велесом клянусь!
У Эльги отчасти отлегло от сердца. Если ее саму на поле никто не видел, есть надежда вывернуться.
Да и если бы видели, то говорили бы о двух ведьмах-пережинщицах – она ведь была там с Утой!
– А все она, змея клятая, Беляница! – в это время воскликнула Немировна.
– К-какая Беляница? – вымолвила Эльга, стараясь не показать, как удивилась при этом незнакомом имени.
– Сноха наша… бывшая! Вдовая! – перебивая друг друга, пояснили муж и жена.
– Как это – бывшая? – не поняла Эльга.
– Отправили мы ее назад к отцу! К родичам! Пусть забирают ведьму свою!
– И про приданое пусть не заговаривают!
– И внуков не отдадим! Еще чего выдумали – ведьме детей отдавать, чтобы своей же родне зла желать научила!
– А она вот так и отомстила – поле нам испортила, без жита оставила!
– Так вы давно знали, что она ведьма? – нахмурилась Эльга. – Ваша сноха?
Слов звучало много, но дело не становилось яснее. Может, она вовсе ни при чем? И какая-то неведомая злыдня на чужой ниве потрудилась?
Да нет же, поправила Эльга сама себя, Мистина сказал, что это было Радовеково поле. И явившихся на него вепрей они видели сами. Ведь в самом начале, кажется, Радовек что-то говорил о вепрях?
– Ну… – старейшина переглянулся с женой. – Знали мы, что она того… дурная баба…
– Что здесь творится? – раздался рядом знакомый повелительный голос. – Кто тут докучает княгине?
Эльга обернулась: в двух шагах стоял Мистина, упираясь руками в бедра и глядя на Радовека с таким выражением, будто прикидывал, чем поддеть этот кусок дерьма, чтобы выбросить подальше, не замаравшись.
– Ты чего, Радовече, с бабой на два голоса поешь? – Это выражение лица он приберегал для людей, коим требовалось указать их место – у самых подошв его высоких «датских» башмаков. – Петухи давно откукарекали, припоздал ты немного. Или у тебя еще один сын другому лоб проломил?
Эльга раскрыла глаза, и Радовек снова поклонился:
– Прости, воевода. Это все… того… Беляницу-то мы тогда выгнали, а ее родня стала с нас приданого ее требовать, да детей отдать… Мы не даем – кто же даст такой дурной бабе… Князь-то, отец наш, нашу сторону принял, потому как за нами правда дедовская…
– Погоди! – остановила его Эльга. – Свенельдич, ты мне хоть толком расскажи, в чем дело?
И бросила ему выразительный взгляд: это хвост за нашим вчерашним выходом тянется!
Мистина приопустил веки, будто успокаивая: знаю. И пояснил:
– У Радовека младший сын подрался со старшим из-за своей жены, и тот его зашиб насмерть. Они сноху отправили к ее родне назад. Ее родитель, Белянец, недели две назад приходил с жалобой, что дочь обратно прислали, а ни приданого ее, ни внуков не отдают. Они же отвечали, что баба сама виновата, братьев поссорила, а родителей сына через свое распутство лишила, потому ничего они не отдадут и пусть скажет спасибо, что отпустили живой. Побои не в счет. Я все правильно помню? – спросил он у Радовека.
– Так оно и было, воевода! – Тот снова поклонился. – Князь тогда рассудил по совести, по правде, Белянец, сволочуга, ни с чем ушел, да вон не унялся!
– Испортили поле! – осмелев, вновь заголосила Немировна. – Голодными детей оставили! Княгиня, заступись за нас, прикажи ведьму наказать! Пока жива она, никому хлеба не будет, а нам завтра нивы зажинать! Разгневаются боги, пошлют бури с градом, вся земля Полянская…
– Рот закрой! – гневно крикнула Эльга, не успев подобрать более уместных в устах княгини выражений. – Пузо наела, будто копна, а ума не нажила! Как ты смеешь такие слова за день до зажина говорить! Простите, боги, бабу глупую! – Она подняла глаза к небу, потом низко поклонилась, чтобы сразу было ясно, что кланяется она небесным богам. – Не оставьте нас милостью, научите беду избыть! Кань, слово дурное, слово глупое, в землю черную, как следа на воде нет, так бы и того слова дурного следа не было!
Она сделала движение рукой, будто закапывает в землю двора саму Немировну. Не оборачиваясь, почувствовала легкую усмешку Мистины – одобрительную.
– Простите, боги! – промямлила пристыженная Немировна и тоже поклонилась вместе с мужем. – Так ведь страх какой… ум отшибло…
– Вижу, – Эльга скрестила руки на груди. Потом обернулась к Мистине: – Так ты, воевода, говоришь, что у них в роду было братоубийство и это дело разбиралось князем?
– Не совсем так. У них в роду было братоубийство, но у князя разбиралась жалоба отца снохи, что не возвращают приданое.
– И князь решил, что она не должна его получить?
Мистина кивнул, но Эльга уловила в его взгляде проблеск неуверенности. Похоже, суть дела, обозначенная ею как братоубийство, предстала пред ним в этом свете лишь сейчас.
– Порчу поля и опасность для жатвы так оставить нельзя, – сказала Эльга. – У князя много народу?
Она взглянула на Мистину, и он понял, чего она хочет.
– Если ты желаешь, княгиня, я попрошу его допустить этих людей.
– Попроси его от моего имени, и пусть эти люди обождут возле гридницы. Я скоро приду, у меня есть часок, пока тесто отдыхает.
Она направилась к жилой избе. Гримкель Секира, от ворот слушавший эту беседу, крикнул ей вслед:
– Госпожа, а Белянца прикажешь пропустить?
* * *
– И не допущу я этих вупырей к себе в овин, хоть они приступом иди! Ты, княже, пошли отроков твоих, им все покажу!
Белянец был высокий, почти седой мужик с костистым лицом и круто заломленными черными бровями; Эльга мельком подумала, нет ли у них в роду хазарской крови. Она сидела в гриднице по левую руку от Ингвара, одетая в хенгерок из тонкой шерсти нежно-зеленого цвета. Сама красила: крапива, череда, крушина с добавлением ржави. На нем особенно красиво смотрелись позолоченные наплечные застежки и ожерелье из чередующихся темно-зеленых и желтых бусин. Две бабы – Немировна и Красиловна, большуха Белянца, то и дело косились на ее платье и узорочья: красота и богатство княгининого убранства отвлекали их даже от того дела, с каким явились.
– Да что к ним теперь ходить, они уж колоски-то попрятали! – возражала Немировна. – Ты, княже, отроков на наше поле пошли, пусть посмотрят, как там край выстрижен!
– Хрольв! – Ингвар глянул на десятского. – Возьми пару парней, съездите посмотрите это поле.
Вид у князя был хмурый: ему не нравилось разбирать дело о ворожбе.
