Он оглядел старейшин, еще потрясенных той мыслью, что оборотни явились на поле злой волей самого же Радовека, который простил одному сыну убийство другого.
– Загребу из рода и из земли Полянской изгнать. Если ты, Радовече, сына не изгонишь, то тебя и род твой к принесению треб и к суду на Святой горе более не допустим, и буду брать с вас двойную дань. Не хотим, чтобы за ваше паскудство весь род русский и полянский отвечал перед богами. Приданое и детей вдовы Червецовой ей выдать не позднее трех дней. Заплатите ей выкуп за убийство мужа. И просите на коленях, чтобы приняла. У тебя сын есть? – обратился он к самой Белянице.
– Есть, княже, – она глянула на годовалого ребенка, которого держала баба позади Немировны.
– Потому что если она не примет выкуп, – Ингвар вновь посмотрел на Радовека, – то лет через двенадцать ее сын получит право взять с вас кровью за кровь отца. И я его месть признаю законной! Что, старцы киевские, – справедлив мой суд?
Старейшины на скамьях стали переглядываться. Впервые на их памяти князь, да еще пришлый русский князь, приказывал отцу, как ему поступать со своими домочадцами. Но вина была, при том такая, какую никто не хотел разделить, допуская Радовека к жертвоприношениям. И хотя на словах за Радовеком оставалось право выбора, как поступить с сыном, – изгнать или оставить при себе, – все понимали: князь присвоил право распоряжаться человеком через голову старших в роду.
Но, хотя на лицах отражалось смятение, никто не возразил. Как и Радовеку, им всем предложили выбрать: старинный закон власти отца над сыном или благополучие всей земли Полянской.
Эльга сидела, сложив руки на коленях и не шевелясь. Оставался один шаг до победы – гораздо большей, чем она думала изначально. Когда Ингвар вчера впервые сказал им, что потравой боги наказали Радовека за братоубийство в роду, они с Мистиной переглянулись, не совладав со своим изумлением. Не зная об их ночной вылазке, Ингвар среди раздумий обнаружил первоначальную, куда более весомую причину для гнева богов. И ведь он был прав. Что там – три горсти чахлых колосков ополья по сравнению с насилием над невесткой и убийством брата?
– Будь по слову твоему, княже, – кивнул наконец Избыгнев.
– Стало быть, через десять дней, с сегодняшнего считая, если застанут Загребу на моей земле – возьмут, закуют и жидинам продадут, чтобы везли за Гурганское море, – добавил Ингвар. – Не выдадите бабе ее добро – отроков пришлю, и уж они заберут втрое.
Беляница кинулась вперед и выхватила у Радовековой бабы младшего из своих детей.
– Приготовьте там, что ей следует, – велел Ингвар Немировне. – В шесток придет с Белянцом мой гридь, проверит, все ли отдано. Кончено дело, расходись.
Глава 5
Лишь еще дней через десять после встречи с патрикием Феофаном русские послы увидели настоящую царьградскую роскошь. К ним прислали от логофета дрома и предупредили, что на днях они приглашены на обед к василевсу Стефану в Большой дворец. Стефан этот, второй сын Романа, бывшего кораблеводителя, а ныне старшего из соправителей, был уже пятнадцать лет назад введен в число ромейских царей. После смерти брата Христофора считался первым наследником отца, но за все эти годы ничем особенным себя у власти не проявил. Разве что распутной жизнью, как рассказывали манглавиты
[11]. Однако Асмунд и приободрился, и втайне разволновался. Наконец-то он увидит хоть кого-то из правящего рода, а не этих скопцов, которые слушают его, хитро прищурясь, будто он на павечернице байки плетет!
Но возможный разговор его смущал. Ингвар послал его сюда лишь сообщить грекам о своем вокняжении да выразить желание дружбы. Прав от имени князя и руси обещать военный поход у него нет! Признаться в этом означало смириться с тем, что заморская проездка была напрасной. Но кто он такой, Асмунд сын Торлейва, чтобы посылать русь воевать?
Но разве не этого она хотела? Разве не ради славы и добычи русы свергли Олега Предславича и вознесли на престол Ингвара?
Вот чем оказалась трудна посольская должность. Захотят князь и русы этого похода на каганат, не захотят? По силам это нынешней руси, не по силам? Но если Асмунд откажется дать грекам ответ сам, то ответ Ингвара те получат лишь через год. А если переговоры отложатся на год – этому Ингвар и дружина уж точно не обрадуются.
– Ты смотри, – объяснял ему Вефаст. – Мы торгуем с греками и с хазарами. Сейчас договора нет ни с кем, и как Ранди с его людьми в Самкрае управится – не знаю. А раз договора нет, то можно пойти войной на кого хочешь. Не будет договора с греками – на греков. Будет с ними договор – на хазар надо идти воевать. Тогда греки нас на торги пустят, может, еще и постой будет с кормом и парусами, но в Самкрай с товарами еще несколько лет не войти, пока не замиримся. А если не пойдем войной на Самкрай, будет мир с хазарами – можно там торговать, но царьградский торг потеряем на невесть сколько.
– Выходит, что иметь мир и торг сейчас можно только с кем-то одним: либо с каганом, либо с Царьградом?
– Вроде того. Они между собой уже который век дерутся, а теперь греки хотят из нас себе дубинку сделать.
– Мы не дубинка! Мы – меч! И что же выбрать?
– А мне почем знать? Ты – родич князя, ты и решай. Для того он тебя с нами и послал.
Асмунд промолчал. Между ним и Ингваром даже нет кровного родства, но именно он должен решать за князя, будто способен беседовать с ним во сне! Асмунд и впрямь уже мечтал о том, чтобы приснились Ингвар и Свенельд, дабы спросить у них, как быть. А еще лучше – сам Вещий. Ему ли, Асмунду, двадцатилетнему парню, делать выбор между торгами Царьграда и Самкрая! Войной и миром с хазарами либо греками! Для такого решения надо было знать и понимать столько всего – о товарах, торговых путях, желаниях, возможностях и отношениях всех владык в этой части мира, – о чем он и понятия не имел. Каких-то два года назад, пока жил над бродом у реки Великой, ему звезды небесные казались ближе, чем Царьград, а где тот Самкрай – он и не думал никогда. Однако норны бросили жребии – и родство с Олегом Вещим поставило его на самый перекресток путей, заставило решать, куда двинется вся русь.
Олег Вещий знал бы, что делать. И Асмунд напряженно раздумывал, пытаясь отыскать в себе ту частичку Вещего, которая должна быть во всех его кровных родичах. Но к тому дню, на который назначен был царский обед, так ничего и не решил.
На этот раз «львы» повезли гостей – троих послов и троих купцов – не в тот уже знакомый им дворец, где вход сторожили каменные гривастые псы. С лодий их высадили у других ворот и оттуда еще довольно долго вели пешком по оживленным улицам. С обеих сторон те были застроены высоченными, как горы, каменными домами с множеством окон и столпов со сводами-перемычками. От такого множества камня Асмунд ощущал подавленность и старался меньше смотреть по сторонам, чтобы не обнаружить перед купцами и тем более греками своей растерянности. Везде кишел народ.
