Людовик привычно начал разговор с шутки:
– Придется поломать голову над рецептами для всей этой кучи мяса. Вареными пингвиньими крылышками я уже сыт по горло!
А Луизе мерещился салат из помидоров.
– Думаешь, это надолго? Нам придется здесь зимовать?
Она устроилась в любимой позе – подобрав ноги и обхватив руками колени, будто приготовилась встретить надвигающиеся холода.
– Пройдет же здесь кто-нибудь… какое-нибудь научное судно.
– Да брось ты, сейчас конец января. Если бы им надо было делать подсчеты, они воспользовались бы летним сезоном и уже появились здесь.
– Может, они обходят все острова и под конец завернут сюда или в бухту Джеймса, туда, где колония пингвинов. И тогда мы их увидим.
Оба невольно повернулись к открытому морю. Чистый, чуть подернутый дымкой горизонт был безнадежно пуст.
– Мы вполне можем их прозевать. Допустим, они пройдут мимо острова ночью и не заметят сообщения на холме.
– Нет, здесь никто по ночам не шатается. Если хочешь, можем выложить еще одну надпись в бухте Джеймса.
И это Луизу не устраивало. Слишком много отдано на откуп случаю, прихоти судьбы.
– Почему бы нам самим не попытаться их найти? База должна быть на востоке, больше негде. Мы уже знаем, что на западе ничего нет, только скалы и неприступные ледники.
– Ты с ума сошла, здесь все бухты разделены «неприступными», как ты сама говоришь, ледниками, и остров вытянут в длину почти на полторы сотни километров. Нам туда не добраться. Сейчас у нас хотя бы есть крыша над головой, и мы знаем, где добыть еду. Выбора нет, надо оставаться здесь.
С того места, куда они забрались, вершин не было видно. Подходя к острову на «Ясоне», они любовались белоснежным ледяным куполом, усеянным острыми пиками. С него сбегали бело-голубые реки ледников, деливших остров на дольки, словно апельсин. Тогда Луиза предвкушала восхождения, но теперь понимала, как трудно будет подниматься с таким скудным снаряжением и еще более скудными запасами еды.
– Значит, нам, скорее всего, придется зимовать здесь.
Приговор наконец был произнесен. Впереди у них долгая, холодная и темная зима со штормами. Свет начал меркнуть, будто подтверждая ее слова. Небо у горизонта, еще недавно ярко-розовое, стало сиреневым, потом серым, оно словно затвердело. Неужели возможно такое одиночество в эпоху интернета, когда каждый на виду? Неужели на планете остались места, куда не дотянулась всемирная сеть? Перед отъездом они подумывали взять с собой маячок, с помощью которого их близкие, имея компьютер и код доступа, могли бы за ними следить, но Людовик принялся доказывать, что они-то как раз хотели пожить на свободе, вдали от всяких старших братьев, пусть и в самом прямом смысле. И потом, тогда они не смогли бы высадиться на этом запретном острове. Они сами во всем виноваты. Свобода, безопасность, ответственность – три вершины невозможного треугольника. Они устремились к первой, убежденные в том, что вторая и третья к ней приложатся, что техника всегда и везде будет их защищать. Но факты упрямы, и реальность, грозная и равнодушная реальность оставляет последнее слово за собой. Когда они мечтали о приключениях, всегда подразумевалась возможность в любой момент прервать игру, пока она не зашла слишком далеко, – позвонив через спутник, пополнив банковскую карту, призвав на помощь отлаженную систему спасения. Мысль о том, насколько далеки они от цивилизованного мира, угнетала сильнее, чем одиночество. Сколько времени придется здесь провести? Полгода, восемь месяцев? А если и в следующем году никто не появится? Они так и будут до конца своих дней мыкаться в грязи и мерзнуть, так и будут убивать зверей и, точно первобытные дикари, разделывать туши, пока смерть не заберет их самих? Дверь тюрьмы навсегда захлопнулась за ними?
– Я пойду на эту научную базу, – сказала Луиза. – Дни пока еще длинные, по пятнадцать часов, я быстро обернусь. У нас есть кошки и ледорубы, возьму с собой запас сушеного мяса. А ты останешься здесь. Тогда наши шансы возрастут вдвое. Я уверена, что у них на базе есть какой-нибудь передатчик, рация, спутниковый телефон.
– Нет, это слишком опасно! – Одна только мысль о том, чтобы остаться в одиночестве, была для Людовика непереносима. – И вообще, охотиться и управлять лодкой надо вдвоем. А представь себе, что будет, если ты упадешь, поранишься? Послушай, в худшем случае, если никто так и не появится, мы здесь перезимуем, а весной пойдем искать базу вместе.
Они еще немного поспорили, но и Луиза в глубине души очень боялась идти одна. Она и в горах ни на что бы не решилась без надежной связки.
Стемнело, последние отблески света обвели бледной чертой старые здания, и те приобрели угрожающий вид. С запада потянуло холодным ветром, железо поскрипывало у них за спиной. Они вернулись в свое логово.
* * *
Как ни странно, осознав, что зимовка на острове неизбежна, оба вздохнули свободнее. Ожидание перестало быть таким мучительным, будущее обрело очертания плана, стержня, вокруг которого все выстраивалось: им надо готовиться к зиме и искать способ покинуть остров.
Они лихорадочно принялись обустраивать жилище – оно должно было стать для них не логовом и не убежищем, а настоящим домом. Для начала ему дали название – «Сороковой», по номеру их дома на улице Аллере в пятнадцатом округе. «Кухня» на первом этаже снова использовалась по назначению, там они готовили свою добычу, там же натянули проволоку, чтобы уберечь драгоценную пищу от грызунов. Просторную и пустую общую спальню на втором этаже повысили до звания «мастерской». Уложенная на кирпичи дверь стала верстаком. Здесь же хранили запасы дров, охотничье оружие, ножи, точильный брусок, железные прутья, заменявшие дубинки, старые джутовые мешки, с которыми ходили собирать ракушки и водоросли. Святая святых, бывшая мансарда, где спал бригадир, называлась попросту «комнатой». Они часто бродили среди развалин, собирая железки и доски, и сами удивлялись, глядя на весь этот хлам, – несколько месяцев назад они считали, что место ему на свалке, а теперь ценили как истинные сокровища. В помещении, где когда-то, похоже, располагалась лаборатория и проверяли качество жира, нашлось множество бутылок, пузырьков и толстостенных стеклянных банок, а также медные чаши в серо-зеленой патине. Старательно растопив жир морского котика и скрутив фитили из ткани, они смастерили масляные светильники.
Дощатый пол комнаты для тепла застелили тряпками, слева от двери была печка, перед ней поставили два китовых позвонка – табуретки. Окно на ночь задергивали неким подобием занавески. Напротив входа тянулись ряды полок, здесь хранились запас пищи на день, альпинистское снаряжение, инструменты, гвозди, винты. Под полками – старый письменный стол, превращенный в обеденный, и пара стульев. Стоящую в правом углу кровать защищал от сквозняков дырявый полог – за ним они, лежа в постели, чувствовали себя в безопасности. Все тут провоняло дымом, прогорклым жиром и сыростью, но они этого не замечали. Теперь это был их запах, запах их жизни.
