С окружением он разобрался. В том, что касалось психологии, не ошибся. Но ему недоставало главного: он не знал, как в точности разворачивались события – авария, выживание, смерть Людовика. Попытался еще раз позвонить на судно, но капитан «Эрнеста Шеклтона» не стал с ним разговаривать.
В конце концов информация появилась в английской прессе и уже на следующий день пересекла Ла-Манш. Охота была открыта, но он опередил других. Он пригласил своего министерского знакомого пообедать, сказав, что хочет расспросить его о том, как относятся в разных странах к оказавшимся в бедственном положении выходцам из Франции. Модный ресторан, хорошее вино, располагающая обстановка… не зря старался – он узнал, что завтра Луиза покинет Фолклендские острова и отправится в Лондон. На ночлег ее устроит консульство, а послезавтра она вылетит в Париж. Сохранять все в тайне долго не удастся. Поскольку об этом уже пишут в газетах, помощник государственного секретаря по делам французов за рубежом намеревается встретить ее в Орли. Будет сообщение в прессе.
Пьер-Ив рискнул.
Будет ли в этом сообщении упомянута ночевка в Лондоне? Можно ли обратиться в консульство с просьбой устроить ему там встречу с Луизой? Сотрапезник сухо ответил, что это не входит в его обязанности… чего доброго, еще пойдут разговоры… За манговым карпаччо и кофе Пьер-Ив снова попробовал его уломать. Никто ничего не узнает. Как бы между прочим ввернув, что благодаря любезности собеседника уже познакомился с Луизой, он внезапно заявил:
– И вообще эта история меня притягивает, я не намерен ограничиться статьей, я хочу написать о ней книгу. Так что, как вы понимаете, для меня очень важно встретиться с ней до того, как ее начнут осаждать. Мне необходима она настоящая. Если в сообщении обойдут молчанием остановку в Лондоне…
Про книгу он только что придумал на ходу, но, пока говорил, эта мысль начала ему нравиться.
Он добился от знакомого обещания позвонить в консульство. Никакой переписки: следов остаться не должно.
В поезде до Лондона Пьер-Ив уже видел в мечтах витрины книжных магазинов.
* * *
Едва открыв дверь паба «Кентукки», Луиза поняла, что вкус у англичан отсутствует напрочь. Длинная стойка, заставленная футбольными трофеями, еще как-то грела душу, но все остальное выглядело отвратительно. Отгороженные кабинки были скудно освещены, на коричневых обоях в цветочек оставили свое клеймо времена, когда в заведении разрешено было курить. Столешницы из клееной фанеры под благородное дерево, искусственная кожа сидений вся в царапинах. И все же обстановка тут была уютной, безалаберной, почти домашней. Поймав себя на этих мыслях, Луиза обрадовалась. Вот и хорошо. Если ее занимают такие подробности, значит, она возвращается к жизни.
С момента, как поднялась на борт, и до прибытия на Фолкленды Луиза пребывала все в том же полусонном состоянии. Команда «Эрнеста Шеклтона» всячески старалась угодить необычной пассажирке, но было непонятно, как себя вести с ней. Не слетит ли она с катушек, если ее очень уж допекут?
И ее оставили в покое, еду приносили в каюту, а когда встречали в коридоре, то улыбались и говорили исключительно о погоде. Всем не терпелось сплавить ее надлежащим инстанциям – пусть там с ней разбираются.
Первое потрясение Луиза испытала, сойдя на берег в Стэнли, на Фолклендских островах. Чистенькие домики, садики с пышно разросшимися люпинами, традиционные поднимающиеся окна с белоснежными тюлевыми занавесками – даже здесь, на краю света, свирепствует English Way of Life
[15], насаждая комфорт и сдержанность. Она так мечтала об этой нормальной жизни, а теперь не в состоянии была ее оценить. Все казалось куцым, поверхностным. Она забыла правила.
Запершись в номере отеля, Луиза почти час простояла под душем – в конце концов управляющий постучался к ней и спросил, не сорвало ли кран. Горячий душ! На «Эрнесте Шеклтоне» вода еле текла, а здесь она могла стоять под ней сколько угодно, могла почувствовать каждую мышцу, на которую направляла струю. Ей казалось, будто она отмывается не только снаружи, но и изнутри. Теплая вода уносила с собой вялость, страшные сны, отчаяние. Она смотрела на свои руки – кожа размякла и побелела, вздувшись вокруг мозолей и крохотных порезов, на которые она давно уже не обращала внимания. Вот так же размягчалась и ее душа. Рухнули стены бесчувственности, которые она возвела у себя в сознании, чтобы выжить. По настоянию управляющего она наконец вылезла из-под душа и, стоя завернутая в полотенце посреди заполненной паром маленькой ванной, внезапно осознала, с чем ей вскоре придется столкнуться. Теперь жизнь начнется снова – работа, может быть, друзья. И «сороковой» – на этот раз настоящий! Возможно ли это? Хватит ли у нее сил?
Она с ужасом подумала о Людовике. Вспомнила, как капитан сказал: для него сделали все, что надо. И больше она ни о чем не спрашивала. А сейчас в памяти встало забытое: зеленоватый свет, драное одеяло и глаза… особенно глаза! Неподвижный взгляд, уже подернутый тонкой пленкой, исчезающий зрачок. Она бросила этого человека. Впервые с тех пор, как ее увезли с острова, Луиза облекла в слова эту убийственную мысль. Нельзя было его бросать, она должна была раньше за ним вернуться. Она поставила на карту свою жизнь против жизни Людовика.
Ее зазнобило, и она долго растиралась полотенцем. Вместе с нормальной жизнью она вновь обрела не только горячую воду, но и много других реальных вещей, куда менее приятных.
И началось. Сначала пара идиотов в участке. Два затянутых в форму инспектора, записывавшие показания, вывели ее из равновесия. В этих краях, где преступность отсутствует, а криминал сводится к пьяному дебоширству, им выпала удача проявить себя представителями власти. Первые полчаса ей читали нотацию: высадившись на острове, Луиза и Людовик уже совершили преступление. И дело надо бы передать прокурору. Они готовы допустить, что потерпевшие кораблекрушение охотились на пингвинов и морских котиков – виды, находящиеся под охраной, – исключительно ради того, чтобы выжить, но будьте любезны подробно описать ущерб, нанесенный китобойной станции.
– Вы же понимаете, мадам, это исторический памятник.
Полные идиоты, решила Луиза. И, когда дело дошло до смерти Людовика, упростила рассказ до предела: они страдали от голода и холода, Людовик очень ослабел, он заболел после того, как пытался догнать лайнер. И она ничего не могла сделать. Точка.
Похоже, полиции этого оказалось достаточно, им было совершенно безразлично, как именно умер этот Frenchy
[16].
Луиза вздохнула с облегчением. В тот день она поняла, что не всякую правду надо говорить. Людовика не вернуть, и незачем ей делиться запутанными и опасными историями. Да и кто сможет по-настоящему их понять? Только тот, кто месяцами питался пингвинами, способен представить, каково это – выживать вопреки всему.
Ей не пришлось долго ждать в пабе за чашкой чая с молоком. Человек в черных джинсах и пиджаке в «гусиную лапку», круглолицый, улыбающийся, но с пристальным взглядом из-за квадратных очков в зеленой оправе, – точно он. Так может выглядеть только парижский журналист. Он уверенно направился к ней.
