Одно, по крайней мере, было ясно: она не хочет, чтобы семья и дальше вмешивалась в ее жизнь.
К счастью, вторая половина дня прошла мирно. За дело взялась та самая Алиса – хорошенькая, одетая с небрежной элегантностью крашеная блондинка, энергичная, общительная и смешливая. Она разговаривала с Луизой, как с давней подругой, и выходило, что во всей этой истории они будут дергать за ниточки и развлекаться. Алиса уже выторговала ей эту бесплатную неделю в «Хилтоне».
– Вот увидишь, это потрясающе, и ты вполне это заслужила. Kookai и Zara согласились тебя одевать. Я подумала, что это должно быть в твоем стиле, а тряпки тебе понадобятся. И еще я договорюсь на завтра с парикмахером. А как насчет массажа? Или турецкой бани? Это так помогает расслабиться!
И Луиза ей доверилась. От нее самой ничего не требовали, ей все преподносили, ее баловали, ею восхищались. Расхаживая по примерочным кабинкам, она рассеянно прислушивалась к телефонным переговорам Алисы с журналами, радиостанциями и телеканалами. Иногда речь заходила о деньгах.
– Не беспокойся, я занимаюсь твоими делами и буду везде тебя сопровождать, чтобы никто к тебе не приставал. Это болеро возьми, оно тебе очень идет, а зеленый свитер не бери, у тебя в нем ужасный цвет лица.
Алиса смеялась, щебетала, и все казалось простым.
Луиза вылезла из ванны, завернулась в толстый мохнатый халат и устроилась среди подушек, в два ряда разложенных на кровати. Эта роскошь, далеко превосходившая все, что она в жизни видела, – что уж говорить о логове на старой базе! – оказывала на нее седативное действие.
Часом позже Луиза, Алиса и Пьер-Ив собрались за ужином. Еду они заказали в номер, и Луиза впервые ощутила тяжесть серебряных столовых приборов.
После шопинга Алиса, которая неизменно и прежде всего была деловой женщиной, составила контракты на использование изображений и теперь дала Луизе их подписать.
– Мы свое возьмем. Я уже почти всех прибрала к рукам. Сегодняшние телепередачи, завтрашние газеты, а главное – восемь страниц в «Actu» поднимут ставки.
Затем Алиса подробно расписала, какие средства массовой информации у нее под прицелом. Она углублялась в описания сделок, рассказывала, какие интервью будут бесплатными, а за какие заплатят и сколько. Она разъясняла почти протокольный порядок, в каком будут допускаться журналисты, сколько страниц от кого ждать, с фотографиями или без, какие передачи пойдут в прямом эфире, а какие – в записи.
Пьер-Ив заметил, что Луиза принялась поглаживать подлокотник кресла – в точности как делала ее мать, когда он был у них дома. Семейный тик, который проявлялся в минуты замешательства, когда нарушены личные границы.
– Луиза, ты стала публичным персонажем. Тебе, может быть, этого и не хотелось, но так случилось, а значит, лучше с этим смириться и извлечь из этого пользу. Я уже пятнадцать лет занимаюсь журналистикой и могу тебе сказать, что историю вроде твоей услышишь нечасто.
Луиза, слабо пытаясь протестовать, приподняла руку.
– Повторяю: ты бессильна помешать этому. Все дело в том, что каждый может представить себя на твоем месте. Мы все боимся всё потерять, опуститься, остаться без работы, стать жертвой нападения, атомной катастрофы, да мало ли чего еще. Ты боролась – и смогла выжить. Какой пример для многих! Разве у тебя в детстве не было людей, которыми ты восхищалась, которые помогали тебе мысленно возвыситься, которые заставляли тебя двигаться вперед? Так вот, сегодня эта роль выпала тебе. И ты должна оправдать ожидания.
Пьер-Ив не промахнулся. С самого начала интуиция его не подводила. Сегодня вечером, взывая одновременно к разуму Луизы и к ее альтруизму, он попал в яблочко. Рассказ о себе обернулся нравственным долгом – и уже не так трудно выставлять себя напоказ.
– Вот увидишь, все они будут задавать тебе одни и те же вопросы, ты уже сейчас можешь заготовить ответы. Весь секрет заключается в том, что ты сама должна вести игру, спроси у Алисы, она не даст соврать. Потом, когда дело дойдет до книги, мы не спеша доберемся до сути. Признаюсь, и меня самого твоя история завораживает.
Алиса ласково взяла ее за руку:
– Я их наизусть знаю, этих журналистов… Даже таких, как Пьер-Ив, – с обычным своим грудным смешком прибавила она. – Поверь мне, все будет хорошо.
В обществе двух союзников Луиза чувствовала себя уверенно. Вот только с той минуты, как Пьер-Ив произнес эти слова, «смогла выжить», она только о том и думала, что у нее есть долг, который надо выполнить. Эта мысль прокладывала себе дорогу в ее сознании, проявляясь по кусочкам, как проявлялось изображение на снимках в лицейском клубе фотолюбителей. Сначала проступали неясные темные пятна, потом очертания делались более определенными, но вот становились видны подробности, фактура материалов, тени – и вдруг реальность оказывалась тут как тут, запечатленная на бумаге. Наконец-то она нашла слова для того, что смутно бродило в ней с той минуты, как в бухту вошло исследовательское судно: надо позвонить родителям Людовика.
Она должна поговорить с ними, потому что она смогла выжить. Должна. Но только… что она сможет им сказать?
* * *
– Завтрак, мадам!
В дверь постучали. Луизу, которая после шампанского и двух бокалов шабли спала как убитая, стук выдернул из сна, и она не сразу поняла, где находится и какой сегодня день. Потом все вернулось, и она в купальном халате кинулась открывать, ей неловко было, что заставила ждать официанта.
Как и вчера, ей показалось, что стол накрыт слишком уж вычурно – даже к завтраку полагались гигантская вышитая салфетка и целый хоровод столовых приборов, – хотя при виде корзинки с горой крохотных сдобных булочек, тарелки с хрустящими хлебцами и коллекции баночек с джемом рот у нее наполнился слюной. Луиза начала понимать, что богатство означает размах, массивность и избыточность.
– Мне велели принести вам еще и газеты. Желаю вам хорошего дня, мадам. Для нашего отеля честь принимать вас.
Стопка газет еле уместилась на передвижном столике. Луизу ждало потрясение. Она увидела себя на первых полосах едва ли не всех ежедневных изданий. Снимки, сделанные в Орли, мало чем отличались один от другого, и на всех она выглядела жалко. Сиреневый свитер болтается как на вешалке, мертвенный свет неоновых ламп подчеркивает бледность и острые скулы, лицо кажется еще больше вытянувшимся от свисающих вдоль щек, кое-как обкорнанных волос. Она посмеялась бы над собой, но заголовки ее расстроили. Все как сговорились, куда ни глянь – везде «Вырвавшаяся из ада», «Спасшаяся от холода», «Луиза Фламбар: лицом к лицу со смертью» и прочие вариации на ту же тему. Это уж слишком! Она догадывалась, что без пафоса не обойдется, но это переходило все границы. Только в двух статьях авторы придерживались фактов, остальные, не жалея красочных и вымышленных подробностей, описывали смерть Людовика, фантазировали на темы холода, голода и ее одиночества. Луиза узнавала заключенные в кавычки фразы, но в контексте драматический эффект усиливался. Она с раздражением отметила, что все газеты изображают ее жертвой – беспомощной, отданной на растерзание стихиям. А ведь она говорила и о том, как они обустроили свое жилье на острове, как работали, как боролись.
